Агнец. Евангелие от Шмяка, друга детства Иисуса Христа - [8]

— Не лезь. Эти двое сговорились с бесом. Я все расскажу старшим, их будут судить.

Она плюнула ему под ноги. Я раньше никогда не видел, чтобы девчонки плевались. Выглядело чарующе.

— А по мне, так это просто кобра.

— Вот видите, я же вам говорил.

Девочка подступила к Саре так, словно приглядывалась к фигам на дереве — ни капли страха, один интерес.

— Так ты думаешь, это бес? — спросила она Иаакана, не оборачиваясь. — А тебе не будет стыдно, когда старшие поймут, что ты обычную полевую змею с бесом перепутал?

— Это бес и есть.

Девочка вытянула руку, и змея отпрянула, точно готовясь к броску, но затем опустила голову, и ее раздвоенный язык прошелестел по девочкиным пальцам.

— Вне всякого сомнения, кобра, малыш. А эти двое, надо полагать, ведут ее обратно в поля, где она будет помогать крестьянам и ловить крыс.

— Ага, мы именно это и делаем, — подтвердил я.

— Бесспорно, — сказал Джошуа.

Девочка повернулась к Иаакану и его приспешникам:

— Бес, говорите?

Иаакан затопал ногами, как разгневанный осел.

— Ты тоже с ними сговорилась!

— Не мели глупостей, моя семья только что переехала сюда из Магдалы, этих двоих я никогда раньше не видела, но ясно как божий день, чем они тут занимаются. Мы у себя в Магдале так постоянно делаем. Но с другой стороны, у нас там такая глухомань.

— Мы здесь тоже… так, — заикался Иаакан. — Просто эти двое… ну… в общем, смутьяны они.

— Смутьяны, — поддакнули его приятели.

— Но почему бы нам тогда не позволить им закончить начатое?

Иаакан, мельтеша взглядом с девочки — на змею — на девочку, начал отступать, уводя за собой корешей:

— А с вами я потом еще разберусь.

Едва они скрылись за углом, девочка отскочила от змеи и кинулась к своей двери.

— Постой! — окликнул ее Джошуа.

— Мне нужно идти.

— Как тебя зовут?

— Мария из Магдалы, дочь Исаака, — ответила она. — Зови меня Мэгги.

— Пойдем с нами, Мэгги.

— Не могу, мне нужно домой.

— Почему?

— Потому что я описалась. И она исчезла в дверях. Чудеса.

Только мы ступили на поле пшеницы, Сара навострилась к своему гнезду. Мы стояли поодаль и смотрели, как она ускользает в нору.

— Джош. Как ты это сделал?

— Понятия не имею.

— А такие штуки что — все время теперь будут?

— Наверное.

— И у нас все время будут крупные неприятности, так?

— Я тебе кто — пророк?

— Я первый спросил.

Джошуа уставился в небо, словно в трансе.

— Видал? Ничего не боится.

— Она же просто здоровая змея, чего ей бояться? Джошуа нахмурился.

— Не прикидывайся дурачком, Шмяк. Нас спасли змея и девчонка. Я даже не знаю, что об этом думать.

— А зачем вообще об этом думать? Случилось — и дело с концом.

— Ничто не случается, кроме как по воле Господа, — ответил Джошуа. — Иначе не сходится с заветом Моисея.

— Может, про это в каком-нибудь новом завете говорится, — сказал я.

— Ты ведь не прикидываешься, правда? — спросил Джошуа. — Ты действительно дурачок.

— Мне кажется, ты ей понравился больше меня, — сказал я.

— Змее?

— Ага, а дурачок из нас двоих — я?

Прожив и умерев, как мужчина, не знаю, смогу ли я описать сейчас свою детскую любовь, но вспоминать ее теперь — чистейшая боль в моей жизни и смерти, точно вам говорю. Любовь без вожделения, безусловная и безграничная — непорочное и лучистое сияние сердца, от которого кружилась голова, одновременно грустное и восхитительное. Куда ушла эта любовь? Почему волхвы со всеми их экспериментами ни разу не попытались заключить эту чистоту в склянку? Может, не умели? Может, становясь существами плотскими, мы теряем ее, и никакой волшбой ее уже не вернуть? И может, я сам помню ее лишь потому, что так долго пытался постичь ту любовь, которую оставил всем нам Джошуа?

На Востоке нас научили, что все страдания — от вожделенья, и грубая тварь сия преследовала меня всю жизнь, однако в тот день я коснулся благодати. И касался ее еще какое-то время. Ночью лежал я без сна, слушал, как сопят братья, дом окутывала тишь, а перед мысленным взором моим синим огнем во тьме сияли ее глаза. Изысканная пытка. Интересно, Джошуа всю ее жизнь сделал такой или не всю? Мэгги — она была сильнее всех нас.

После чуда со змеем мы с Джошуа стали постоянно изобретать предлоги, чтобы пройти мимо кузни и как бы ненароком столкнуться с Мэгги. Каждое утро поднимались спозаранку и подходили к Иосифу: может, в кузню сбегать, гвоздей принести или резец какой заточить? Бедный Иосиф принимал это за тягу к плотницкому мастерству.

— А не хотите ли, мальчики, сходить со мною завтра в Сефорис? — спросил он нас однажды, когда мы в очередной раз доставали его насчет гвоздей. — Шмяк, отец разрешит тебе учиться плотницкому делу?

Я окаменел от ужаса. В десять лет мальчишка уже должен учиться отцовскому ремеслу, но до этого срока мне еще оставался год, а когда тебе девять, целый год означает вечность.

— Я… я пока не решил, кем стану, когда вырасту, — ответил я. Днем раньше мой отец сделал точно такое же предложение Джошуа.

— Так ты не хочешь быть каменотесом?

— Я вообще-то собирался стать деревенским дурачком, если отец позволит.

— У него талант от бога, — подтвердил Джошуа.

— Я разговаривал с дурачком Варфоломеем, — сказал я. — Он пообещал научить меня разбрасывать собственный навоз и биться с разбегу головой о стены.