Агнец. Евангелие от Шмяка, друга детства Иисуса Христа - [32]
— Ты слишком долго там сидишь. Тебе не обязательно так долго там сидеть.
— Я тебе говорил. Чистоплотность — основное свойство моего народа.
— Ты не омывался. Иначе я бы слышал, как струится вода.
Я понял: если я не хочу, чтобы ангел нашел Библию, пора переходить в контратаку. Я ринулся через весь номер, прыгнул к нему на постель и стиснул руки на его глотке. Сжимая их все туже, я нараспев приговаривал:
— Я не трахался две тыщи лет. Я не трахался две тыщи лет. Я не трахался две тыщи лет.
Приятное ощущение — в словах зазвучал некий ритм, и с каждым слогом я давил все сильнее и сильнее.
Затем я на секунду прервал удушение небесного воина — чтобы с размаху заехать ему по алебастровой щеке. Это была ошибка. Он перехватил мою руку правой, левой схватил меня за волосы, неспешно поднялся на ноги и воздел меня к потолку.
— Ой-ё-ё-ё-ё-ёй, — сказал я.
— Так ты, стало быть, не трахался две тыщи лет? И что же это значит?
— Ой-ё-ё-ё-ёй, — ответил я.
Ангел поставил меня на ноги, но волосы не отпустил. — Ну?
— Это значит, что два тысячелетия у меня не было женщины. Тебя что, телевизор новым словам не научил?
Он бросил взгляд на экран — тот, разумеется, светился.
— Я не наделен твоим даром языков. Как это связано с моим удушением?
— Я хотел тебя придушить, поскольку — еще раз — ты туп, как дерн под ногами. У меня две тысячи лет не было секса. А у мужчин есть свои потребности. Какого черта, по-твоему, я так долго сижу в ванной?
— А-а, — изрек ангел. — Так ты, значит… Ты вот что… А ведь это…
— Раздобудь мне женщину, и я, может, перестану надолго запираться в ванной. Если ты понимаешь, о чем я.
Великолепная деза, подумал я.
— Женщину? Нет, женщину не могу. Пока.
— Пока? Значит ли это…
— О, узри же! — Ангел отвернулся от меня так, словно я был столпом пара. — «Скорая помощь» начинается.
При этих словах я понял, что Библия осталась моей тайной. Но что он имел в виду, сказав «пока»?
Крендель Матфей хотя бы упоминает волхвов. Всего одной фразой, но больше в этом евангелии все равно нет ничего стоящего.
На второй день в Иерусалиме мы отправились к великому ребе Гиллелю. («Ребе» на иврите означает «учитель», по вы это и так знаете, правда?) Гиллелю, судя по виду, стукнуло уже лет сто, борода и волосы у него были седы и длинны, глаза — мутны, а зрачки подернулись молочной пенкой. От постоянного сидения на солнце его кожа выдубилась чуть ли не до черноты, а нос был длинный и крючковатый. В общем, он напоминал огромного слепого орла. Все утро он проводил занятия во внешнем дворе Храма. Мы сидели тихо, слушали, как он читает стихи Торы и толкует их, отвечает на вопросы и спорит с фарисеями, которые пытались сунуть Закон во всякую щелочку повседневного уложения жизни.
Под конец лекции Иаакан-верблюдосос, суженый моей возлюбленной Мэгги, спросил Гиллеля, грешно ли кушать яйцо, снесенное курицей в Шабат.
— Ты что — совсем остолоп? Да Господу совершенно пофиг, чем занимается курица в Шабат, нимрод! Она же курица! Вот если еврей снесет в Шабат яйцо, это, наверно, грех и будет. Тогда и придешь ко мне. А иначе не трать, блин, мое время, со своей белибердой. Теперь же пошел отседова, я жрать хочу, и мне пора вздремнуть. Все вы — валите к буйволу.
Джошуа глянул на меня и улыбнулся.
— Я от него не ожидал, — прошептал он.
— Нимрода на глаз определяет… эм-м… то есть на слух, — сказал я. (Нимрод — это был такой древний царь, он умер от удушья, поимев неосторожность перед своей охраной поразмышлять вслух, каково будет засунуть голову себе в зад.)
Пацанчик помоложе нас помог старику встать на ноги и повел его к воротам Храма. Я подбежал и взял священника за другую руку.
— Ребе, тут один мой друг пришел издалека, чтобы с тобой поговорить. Ты ему не поможешь?
Старик остановился.
— Ну и где этот твой друг?
— Вот он.
— А чего ж тогда он сам за себя не говорит? Ты от-куль такой, малец?
— Из Назарета, — сказал Джошуа. — Но родился я в Вифлееме. Меня зовут Джошуа бар Иосиф.
— А, ну да. Я с твоей матушкой разговаривал.
— Правда?
— Еще бы. Всякий раз, как они с твоим отцом в Иерусалим на праздник приходят, она со мной встречи добивается. Считает тебя Мессией.
Джош резко сглотнул.
— А я — он? Гиллель фыркнул:
— А что — хочется?
Джошуа посмотрел на меня, будто за подсказкой. Я пожал плечами.
— Не знаю, — наконец ответил Джош. — Я думал, мне это просто полагается.
— Ты тоже считаешь себя Мессией?
— Я не уверен, что должен об этом говорить.
— Умно, — вымолвил Гиллель. — Ты и не должен об этом говорить. Думай, что ты Мессия, сколько влезет, но сказать — ни-ни.
— Но если я им не скажу, как же они узнают?
— Вот именно. Если так хочется, можешь считать себя хоть пальмой, только никому об этом не рассказывай. Хоть стаей чаек — только об этом ни слова. Понял меня? А теперь мне кушать пора. Я стар, я проголодался, поэтому я пошел кушать, чтоб не умереть до ужина на пустой желудок.
— Но он же действительно Мессия, — сказал я.
— Во как? — Гиллель схватил меня за плечо, нащупал мою голову и заорал в самое ухо: — А что ты в этом понимаешь? Сопля невежественная! Тебе сколько? Двенадцать? Тринадцать?
— Тринадцать.
— Как ты вообще в тринадцать лет можешь чего-то соображать? Мне восемьдесят четыре, и то я ни хрена не знаю.
Встречайте юмористический шедевр Кристофера Мура — лучшее средство поднять настроение. Славный городок Хвойная Бухта гудит в радостном предвкушении скорого Рождества. И только несчастная разведенка Лена не радуется празднику — ей досаждает бывший муж, мелкий и презренный негодяй, который имел наглость вырядиться Санта-Клаусом и в очередной раз пристать к ней. В потасовке бедная женщина нечаянно пришибла мерзавца лопатой. Решив, что Рождество отменяется, маленький Джош вознес молитву о чуде, чтобы спасти Рождество.
«Я знаю, что вы сейчас думаете: „Ну, спасибо тебе огромное, Крис, теперь ты всем испортил еще и живопись“» — так начинает Мур послесловие к этому роману. «Не испортил, а показал все совсем с другой стороны!» — непременно воскликнет благодарный читатель, только что перевернувший последнюю страницу романа про священную синь.Такого Мура мы еще не видели — насмешник и низвергатель авторитетов предстает перед нами человеком тонким и даже лиричным.А как иначе? Ведь в этой книге он пытается разгадать тайну творчества и рассказать о тех великих, которым удалось поймать мгновение и перенести его на холст.
В Сан-Франциско опять запахло жареным, и наши старые знакомые Чарли Ашер и его загадочно одаренная дочурка Софи, инспектор Ривера, Мятник Свеж и другие скромные Торговцы Смертью, а по совместительству – спасатели человечества от сил тьмы, не успев толком оправиться от боев с Морриган и чудовищем Оркусом, опять вынуждены усмирять разбушевавшуюся Преисподнюю. Древняя магия тибетского буддизма, боги, что старше этого мира, законы неистребимости жизни – эти и другие вселенские силы не дают заскучать ни героям романа, ни нам, его завороженным читателям.
Жизнь прекрасна, если живешь в небольшом калифорнийском городке с уютным названием Хвойная Бухта.Жизнь спокойна, если наперед знаешь, чем закончится каждый ее день, каждый год.Жизнь проста, если горстями глотаешь разноцветные таблетки.Но если запас таблеток иссяк и депрессия властно стучится в дверь, то уже не спастись. Остается лишь сказать себе: «Жизнь — дерьмо» — и сунуть голову в петлю. Или — в пасть Ящеру страсти, который выполз на сушу, привлеченный флюидами тоски и гитарными стонами местного блюзмена.Буйное воображение К. Мура не дает читателю ни секунды передышки.
Чарли Ашер — самый обычный парень. Чуток несчастный, слегка невротичный. Он типичный бета-самец — нерешительный, осторожный и склонный к размышлениям, а не к действиям. Чарли даже в кошмарном сне не могло привидеться, что он станет вассалом Смерти. Но именно эта беда с ним и произошла. И его доселе тихая и уютная жизнь обычного ипохондрика превращается в сущий ад: люди вокруг падают замертво, а в блокноте на тумбочке сами собой появляются имена тех, кому скоро предстоит отправиться на тот свет. Похоже, что Чарли принят на новую службу, неприятную и чертовски опасную.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Автор объединил несколько произведений под одной обложкой, украсив ее замечательной собственной фотоработой, и дал название всей книге по самому значащему для него — „Соло для одного“. Соло — это что-то отдельно исполненное, а для одного — вероятно, для сына, которому посвящается, или для друга, многолетняя переписка с которым легла в основу задуманного? Может быть, замысел прост. Автор как бы просто взял и опубликовал с небольшими комментариями то, что давно лежало в тумбочке. Помните, у Окуджавы: „Дайте выплеснуть слова, что давно лежат в копилке…“ Но, раскрыв книгу, я понимаю, что Валерий Верхоглядов исполнил свое соло для каждого из многих других читателей, неравнодушных к таинству литературного творчества.
Этот роман о старости. Об оптимизме стариков и об их стремлении как можно дольше задержаться на земле. Содержит нецензурную брань.
Погода во всём мире сошла с ума. То ли потому, что учёные свой коллайдер не в ту сторону закрутили, то ли это злые происки инопланетян, а может, прав сосед Павел, и это просто конец света. А впрочем какая разница, когда у меня на всю историю двенадцать листов дневника и не так уж много шансов выжить.
Старость, в сущности, ничем не отличается от детства: все вокруг лучше тебя знают, что тебе можно и чего нельзя, и всё запрещают. Вот только в детстве кажется, что впереди один долгий и бесконечный праздник, а в старости ты отлично представляешь, что там впереди… и решаешь этот праздник устроить себе самостоятельно. О чем мечтают дети? О Диснейленде? Прекрасно! Едем в Диснейленд. Примерно так рассуждают супруги Джон и Элла. Позади прекрасная жизнь вдвоем длиной в шестьдесят лет. И вот им уже за восемьдесят, и все хорошее осталось в прошлом.
Впервые доктор Грин издал эту книгу сам. Она стала бестселлером без поддержки издателей, получила сотни восторженных отзывов и попала на первые места рейтингов Amazon. Филип Аллен Грин погружает читателя в невидимый эмоциональный ландшафт экстренной медицины. С пронзительной честностью и выразительностью он рассказывает о том, что открывается людям на хрупкой границе между жизнью и смертью, о тревожной памяти врачей, о страхах, о выгорании, о неистребимой надежде на чудо… Приготовьтесь стать глазами и руками доктора Грина в приемном покое маленькой больницы, затерянной в американской провинции.
Франсин Проуз (1947), одна из самых известных американских писательниц, автор более двух десятков книг — романов, сборников рассказов, книг для детей и юношества, эссе, биографий. В романе «Изменившийся человек» Франсин Проуз ищет ответа на один из самых насущных для нашего времени вопросов: что заставляет людей примыкать к неонацистским организациям и что может побудить их порвать с такими движениями. Герой романа Винсент Нолан в трудную минуту жизни примыкает к неонацистам, но, осознав, что их путь ведет в тупик, является в благотворительный фонд «Всемирная вахта братства» и с ходу заявляет, что его цель «Помочь спасать таких людей, как я, чтобы он не стали такими людьми, как я».
По улицам Иерусалима бежит большая собака, а за нею несется шестнадцатилетний Асаф, застенчивый и неловкий подросток, летние каникулы которого до этого дня были испорчены тоскливой работой в мэрии. Но после того как ему поручили отыскать хозяина потерявшейся собаки, жизнь его кардинально изменилась — в нее ворвалось настоящее приключение.В поисках своего хозяина Динка приведет его в греческий монастырь, где обитает лишь одна-единственная монахиня, не выходившая на улицу уже пятьдесят лет; в заброшенную арабскую деревню, ставшую последним прибежищем несчастных русских беспризорников; к удивительному озеру в пустыне…По тем же иерусалимским улицам бродит странная девушка, с обритым наголо черепом и неземной красоты голосом.
Если обыкновенного человека переселить в трущобный район, лишив пусть скромного, но достатка, то человек, конечно расстроится. Но не так сильно, как королевское семейство, которое однажды оказалось в жалком домишке с тараканами в щелях, плесенью на стенах и сажей на потолке. Именно туда занесла английских правителей фантазия Сью Таунсенд. И вот английская королева стоит в очереди за костями, принц Чарльз томится в каталажке, принцесса Анна принимает ухаживания шофера, принцесса Диана увлеченно подражает трущобным модницам, а королева-мать заводит нежную дружбу с нищей старухой.Проблемы наваливаются на королевское семейство со всех сторон: как справиться со шнурками на башмаках; как варить суп; что делать с мерзкими насекомыми; чем кормить озверевшего от голода пса и как включить газ, чтобы разжечь убогий камин...Наверное, ни один писатель, кроме Сью Таунсенд, не смог бы разрушить британскую монархию с таким остроумием и описать злоключения королевской семьи так насмешливо и сочувственно.
Тед Уоллис по прозвищу Гиппопотам – стареющий развратник, законченный циник и выпивоха, готовый продать душу за бутылку дорогого виски. Некогда он был поэтом и подавал большие надежды, ныне же безжалостно вышвырнут из газеты за очередную оскорбительную выходку. Но именно Теда, скандалиста и горького пьяницу, крестница Джейн, умирающая от рака, просит провести негласное расследование в аристократической усадьбе, принадлежащей его школьному приятелю. Тед соглашается – заинтригованный как щедрой оплатой, так и запасами виски, которыми славен старый дом.
Жизнь непроста, когда тебе 13 лет, – особенно если на подбородке вскочил вулканический прыщ, ты не можешь решить, с кем из безалаберных родителей жить дальше, за углом школы тебя подстерегает злобный хулиган, ты не знаешь, кем стать – сельским ветеринаромили великим писателем, прекрасная одноклассница Пандора не посмотрела сегодня в твою сторону, а вечером нужно идти стричь ногти старому сварливому инвалиду...Адриан Моул, придуманный английской писательницей Сью Таунсенд, приобрел в литературном мире славу не меньшую, чем у Робинзона Крузо, а его имя стало нарицательным.