Агенты Преисподней - [10]

– А мелочь?

У сидящей рядом Зои в голове тут же мелькнула очень подходящая случаю картинка, как очкастый неторопливо, с достоинством и великим терпением, выжимает на рынке сдачу у какой-нибудь крикливой, повязанной пуховым платком необъятной тетки с ярко накрашенными губами и заскорузлыми, грязными пальцами. Выглядела такая сценка откровенно весело, и девушка, чуть отвернувшись от стола и стараясь проделать это незаметно, ухмыльнулась куда-то в обнаженное плечо. «Полубес-то не из последних, и работа у него солидная, а вот замашки и жуликоватость, как у местечкового еврея из анекдотов», – подумала Зоя, теперь уже совершенно не опасаясь, что её сокровенные мысли могут быть услышаны нечистым. Кажется, только сейчас она окончательно поверила в свое, пусть временное, пусть не надолго, пусть по абсолютно чуждым ей делам, возвращение на грешную землю.

Тем временем полубес окончательно скатился из мажора в минор и с явным пренебрежением бросил в сторону Симона легонько звякнувший, пузатенький конвертик, набитый купюрами меньшего достоинства и мелкими, разменными монетками. Весь вид нечистого говорил об огромном презрении к мелочным крохоборам грешного человеческого рода, способным вытрясти последний грош даже из бессмертного существа, желающего им всякого блага.

«Всё? Доволен?» – без слов говорили злые глаза полубеса.

Симон, спрятав в карман пиджака и этот конверт, усмехнулся. Он и в самом деле был доволен собой, в первую очередь тем, что не поддался неизбежной для большинства грешных душ эйфории при известии об очередном посещении живого мира.

А вот раздосадованный неудавшейся маленькой аферой полубес, конечно, постарался ничем не выдать обуревавшие его могучие отрицательные эмоции. Еще бы, из-за какого-то сообразительного грешника, мимо кармана проплыли значительные суммы – тот, кто считает, что в Преисподней денежные знаки разных Отражений ничего не значат, глубоко ошибается. Конечно, ни купить, ни продать, ни дать взятку пестро разрисованными бумажками здесь было невозможно, но вот приобрести втихаря, без ведома высшего руководства, какую-то ценную вещь, реликвию или антиквариат в том самом Отражении, откуда родом происходили эти самые купюры, было вполне реально. Ну, а затем подарить тем же самым верховным бесам уникальный бриллиант или старинной работы, овеянный многочисленными легендами, меч, и тем самым обратить на себя внимание, чтобы в случае дальнейшего продвижения по службе не толкаться в приемной, не участвовать в нелепых, бессмысленных конкурсах, а накрепко засесть в памяти начальства, как существо ловкое, умелое, знающее цену Вечности…

Впрочем, выдержка полубеса имела под собой гораздо более весомые аргументы, чем простое желание «сохранить лицо» в глазах грешных душ. Ведь в случае возможной неудачи при выполнении задания разбирательство непременно коснется и обеспечения акции, значит, вопрос о невыданных суммах всплывет сам собой, а тут уж – пощады не жди, на такого рода хищения, повлекшие срыв запланированной на самых верхах операции, сквозь пальцы смотреть не будут.

– Ну, что, распихал по карманам нажитое непосильным трудом? – все-таки не удержался и съехидничал полубес, но тут же стал серьезным, сосредоточенным и отрывисто скомандовал: – Взялись за руки, внимательно смотрим на медальон, переход по счету «тринадцать»…

Не дожидаясь реакции девушки, смуглый мужчина в черных круглых очках быстро и решительно взял в свою жесткую ладонь её длинные, по-женски хрупкие пальчики и пристальным взглядом поверх сползших по переносице темных стекол уставился на появившийся над столом, мерно, неторопливо покачивающийся на толстой золотой цепочке овальный медальон с изображением черного, кудрявого пса с раскрытой, розовой пастью и веселым колечком чуть высунутого длинного языка.

– Раз, два, три, четыре… – отсчитывал, явно удаляясь и затихая, голос полубеса.

И мир иной заволокло сперва белесой, а затем сизоватой туманной дымкой, смазывающей очертания предметов и существ, искажая саму сущность мироздания…

– Одиннадцать, двенадцать, чертова дюжина – тринадцать!..

Не было ни всплеска адского пламени, ни грома небесного, только сизый туман в глазах Симона и Зои сменился непроглядной, дьявольской чернотой Вечности…

II

В подъезде старого пятиэтажного дома, казалось, чудом уцелевшего среди свеженьких, нарядных, как пряничные домики, высоток, которыми была в основном и застроена короткая, но широкая, просторная улочка, царило то же самое затемнение, что и во всем городе. Кое-где из-за щелей неудачно устроенной на старых окнах светомаскировки вырывались тонкие, ослепительные в ночной темноте полоски яркого света, но в целом мрачноватая обветшалая коробка казалась еще более заброшенной и нежилой, чем была на самом деле. Это ощущение еще больше усиливалось в подъезде – запущенном, с облезлыми стенками, разрисованными самыми неожиданными и не только похабными надписями и поразительными по качеству исполнения граффити, с кучками бытового мусора, окурков, фантиков и использованных презервативов в углах, давным-давно забытых коммунальными службами. Вместо положенных по инструкции двух синих камуфляжных лампочек: при входе и на последнем этаже, – горела единственная, на площадке пятого этажа, похоже было, что первую из них свинтили и приспособили для собственных нужд в какой-то квартире в первый же день её появления.