Агент Византии - [46]

Стражник глянул на своих товарищей, но промолчал. Вздохнув, Аргирос достал из кошеля горсть медных монет по сорок фоллисов[25] и разделил их между солдатами. Убрав свою долю в карман, стражник указал направление и добавил:

– Учтите, Аркадия там нет. Он уехал куда-то на север на войну с варварами.

– И прескверно воюет, надо добавить, – проворчал другой солдат.

Аргирос притворился, что не расслышал, но принял информацию к сведению. Он устремился в Новый Карфаген. Город был большой и хорошо спланированный, только серый камень местных построек придавал ему несколько мрачноватый вид.

Следовать данным стражником указаниям не составило труда. Резиденция стратига располагалась на главной улице рядом с самым роскошным зданием Нового Карфагена – храмом, посвященным святому окровителю города, который был местным епископом во времена ранних представителей династии Ираклия[26] семьсот лет тому назад.

– Святой Муамет, помоги, – пробормотал Аргирос и перекрестился, когда проходил милю святыни, напоминавшей большой собор Божественной Мудрости в Константинополе. Аргирос считал Муамета одним из самых вдохновляющих святых в календаре.

– Нет другого Бога, кроме Господа, и Христос – Сын Его, – тихо пропел Аргирос.

Пришлось дать взятку в половину золотой номисмы и подождать полчаса, чтобы его принял Исаак Кабасилас, первый заместитель Аркадия. Кабасилас, крупный дородный мужчина с большим представительным брюхом, сказал:

– Итак, что я могу для вас сделать, дружище? Что-то связанное с рыбным соусом, как мне доложил секретарь. Вообще-то с этим он может справиться и сам.

– Надеюсь. Тем не менее, – Аргирос оглянулся, – раз уж мы одни, я должен вам признаться, что меня не волнует, если завтра весь рыбный соус в Новом Карфагене превратится в мед.

С этими словами он достал письмо и протянул его Кабасиласу.

Чиновник взломал золотую печать. Когда он дочитал, челюсть его отвисла.

– Так вы один из императорских магистров! – От снисходительности тона и вальяжности манер не осталось и следа.

– Только вы знаете об этом, и я хотел бы сохранить это в тайне.

– Конечно, – обескураженно согласился Кабасилас.

Заместитель стратига облизал губы и спросил:

– Чего вы от меня хотите?

– Если вы объясните мне, каким образом франко-саксонцы в прошлом году взяли восемь крепостей и три города, я отбуду уже на следующем корабле.

– Четыре города, – хмуро поправил Кабасилас. – Таррагона взята три недели назад. В поле мы боремся с северянами на равных, но стены их сдержать не могут. Торговцы, бежавшие из Таррагоны, рассказывают о колдовстве, с помощью которого были открыты ворота.

Заместитель стратига перекрестился, как и Аргирос, но магистр авторитетно заметил:

– Колдовство – это то, о чем много слышно, но с чем редко сталкиваются.

– Не на этот раз, – сказал Кабасилас. – События в Таррагоне совпадают с теми, что происходили и в других оставленных нами городах. Франко-саксонцы, должно быть, заключили союз с сатаной. Мало нанесенного нам ущерба, так вдобавок к тому уважаемые люди своими глазами видели демонов, которых вызывают наши враги, – здоровых красных дьяволов, как о них рассказывают.

Магистр нахмурился. Разумеется, он верил в демонов; в конце концов, о них упоминает Библия. Но сам он никогда не видел их наяву и не ожидал, что увидит. Как большинство образованных граждан империи, он четко различал Внешнее Учение (большая часть которого происходит от греков-язычников), касающееся сего мира, и Внутреннее Учение христианской теологии. Обнаружив, что грань между ними размыта, можно было прийти в замешательство.

– Думаю, лучше я самолично поговорю с этими таррагонскими купцами, – сказал магистр. – Где они остановились?

Постоялый двор Иоанна был убогой забегаловкой, где любили останавливаться купцы. Вино здесь было добрым, а цены низкими для того, кто привык к дорогим гостиницам Константинополя. Как и полагалось торговцу рыбным соусом, Аргирос сидел в пивной, слушал местные сплетни и время от времени приправлял их подробностями о последних столичных скандалах.

Ему не пришлось переводить разговор на предмет событий в Таррагоне. Купцы, выбравшиеся оттуда, сами без умолку обсуждали детали происшедшего. Но они не рассказали магистру всего, что ему было нужно; сообщение Кабасиласа, к сожалению, оказалось точным. Нападение враги предприняли ночью, что только осложняло выяснение обстоятельств.

Больше всего Аргирос выудил у торговца оловом из Англии и его племянницы, аптекарши из женского монастыря недалеко от Лондина. Их квартира в Таррагоне располагалась у собора и рядом с воротами, через которые и вошли франко-саксонцы. Но и рассказ англичан оказался расплывчатым: грохот, облако ядовитого дыма, будто бы накрывшее половину города, и треск запертых ворот, разрушаемых неприятелем.

– Мы бежали точно сумасшедшие и выскочили через северо-западные ворота, те, что возле форума, – говорил купец, краснощекий мужчина по имени Вигхард, – и провели ночь на кладбище в полумиле к западу. Франко-саксонцы были слишком увлечены грабежом в городе, чтобы рыскать среди костей мертвецов.

– О, расскажи ему все с самого начала, дядя, – с нетерпением просила племянница купца, Хильда, невысокая живая женщина лет двадцати пяти, белокожая и светловолосая, с выразительными глазами. Неудивительно, что император Маврикий в своем военном трактате называл северные народы – франков, лангобардов и прочих германцев – «белокурыми племенами».