Агент в кринолине - [14]

А вот кавалергардов на войну отпускали неохотно. Петербург не мог остаться без своей гвардии. Ротмистр кавалергардского полка граф Алексей Чертольский уже не первый раз подавал начальству рапорт с просьбой направить его в действующую армию, воевавшую на Балканах. Но его рапорты все время оставляли без удовлетворения…

Граф Чертольский с тоской думал, как будет смотреть в глаза фронтовикам, хоронившим товарищей под Плевной, когда те вернутся домой. В их взглядах наверняка можно будет прочесть горький упрек:

«Что ж ты, молодой, сильный, здоровый офицер во время войны отсиживался в Петербурге, танцевал на дворцовых паркетах с барышнями и гарцевал на лошади в манеже, в то время когда другие проливали кровь на позициях и замерзали насмерть на горном Шипкинском перевале? Неплохо устроился, граф!»

И что ему останется делать? Смущенно отводить глаза или объяснять, что начальство не пожелало дать ход ни одному из его рапортов с просьбами о переводе в действующую армию?

Алексей пребывал в самом мрачном расположении духа, когда денщик доложил, что прибыл посыльный с пакетом. Алексей небрежно разорвал плотный конверт, ожидая какого-нибудь дурацкого приглашения на очередной дурацкий бал и… оторопел.

Его вызывали в Министерство иностранных дел. Наверняка, дело было в какой-то нелепой ошибке или недоразумении — Алексей в жизни своей не имел никаких дел ни с этим министерством, ни с его служащими, даже в частном порядке.

Но проигнорировать приглашение на прием к министру было бы невежливо. Алексей приказал своему старому лакею Степану подать парадный мундир, безумно сожалея о напрасно погубленном вечере. Можно было бы придумать что-нибудь поинтереснее, чем тащиться в министерство, где явно ждут кого-то другого…

Но, как оказалось, ждали именно Алексея Чертольского.

Более того, общество в кабинете министра иностранных дел господина Гирса собралось весьма представительное — несколько генералов, один из которых командовал корпусом жандармов, прочие военные чины и представительные господа в штатском… Как показалось Алексею, далеко не все из них служили по дипломатическому ведомству. И если бы эти импозантные штатские решили облачиться в свои мундиры, мундирное сукно наверняка оказалось бы голубым[1].

Среди присутствующих Алексей увидел и своего командира, державшего в руках последний из написанных ротмистром кавалергардского полка Чертольским рапортов.

Вообще-то кавалергардским полком по традиции командовали родственники императора — все Романовы с раннего юношеского возраста надевали военный мундир и не снимали его всю жизнь, даже если находили возможность совмещать воинскую службу с занятиями наукой или искусством.

Но сейчас почти все представители мужской части императорского дома были на войне, и командование полком перешло к одному из офицеров, не имевших столь лестного родства. Он всеми силами старался доказать, что император не ошибся с выбором…

Итак, один из рапортов, канувших в небытие, неожиданно вынырнул на поверхность. Ситуация начала проясняться. Вот только при чем тут министр иностранных дел?

— Алексей Николаевич, — заговорил полковник тем особым отеческим тоном, который он обычно брал, желая расположить к себе сердца подчиненных. — Вы выразили готовность послужить престолу и отечеству в расположении действующей армии на Балканах, что весьма и весьма похвально. Это говорит о ваших верноподданнических чувствах и присущем вам патриотизме. С вашим рапортом ознакомились некоторые высокопоставленные особы, после чего было решено сделать вам одно необычное предложение.

Полковник сделал паузу, видимо желая, чтобы ротмистр Чертольский проникся мерой своей ответственности, и торжественно произнес:

— Вы направляетесь к местам военных действий, но не в качестве войскового офицера, а в качестве… как бы лучше выразиться… агента со специальными полномочиями. Это весьма и весьма почетное задание, граф! Я, со своей стороны, дал вам как офицеру моего полка самую блестящую характеристику.

— Так что вы скажете, Алексей Николаевич? — нетерпеливо перебил полковника сидевший рядом с ним генерал.

— Ваше превосходительство, — четко печатая слова, ответил Алексей, глядя в глаза генералу, хотя ответ его предназначался всем присутствующим. — Насколько мне известно, зарубежная агентура находится в подчинении Третьего отделения его Императорского величества канцелярии. Я никогда не стремился служить в жандармерии и не имел отношения к тайным службам. Я — гвардейский офицер, а не ищейка. В своем рапорте я просил направить меня в войска, на позиции, и дать мне возможность сражаться с врагом в открытом бою с оружием в руках. Если это не представляется возможным, прошу уволить меня из гвардии. Я отправлюсь на Балканы в качестве частного лица и, дай бог, еще успею до окончания войны принять участие в боевых действиях в качестве добровольца…

— Молчать! — закричал генерал. — Ишь, доброволец выискался, любитель открытых боев! Вы — мальчишка, ротмистр, и рассуждаете по-мальчишески. Я начинаю сомневаться в правильности выбора вашей кандидатуры для этого ответственного поручения… Вы давали присягу верно служить царю и отечеству и извольте исполнять приказы без рассуждений!