Агент Соня. Любовница, мать, шпионка, боец - [27]

Урсула считала тревожные новости из Германии очередным доказательством, что лишь коммунизм сможет противостоять набирающему обороты фашизму, и, к ее радости, Руди постепенно приходил к тому же выводу: “В политическом отношении он стал мне ближе”, – писала она.

Но всему был свой предел: когда Урсула призналась мужу, что хочет приютить в их доме скрывавшегося от властей китайского коммуниста, Руди был вне себя. “Ты переоцениваешь свои силы, – настаивал он, – считаешь себя сильнее, чем на самом деле. Риск для тебя и Миши слишком велик”.

Она не уступала: “Твое отношение может стоить товарищу жизни, и я никогда не смогу тебе этого простить”.

Они продолжали ссориться, пока Руди не уступил или, скорее, не смирился с неизбежными обстоятельствами, противостоять которым он был почти бессилен, в конце концов согласившись приютить коммуниста. Теперь он против собственной воли и голоса разума был замешан в этом сговоре, став частью агентуры Зорге. Это могло сблизить Урсулу и Руди. Но их отношения дали трещину.

Их тайный гость появился на следующий день: молодой вежливый китаец небольшого роста был явно благодарен, крайне напуган – и не знал ни слова по-английски. Гамбургер стремился проявить себя в этой странной ситуации с лучшей стороны: “Когда он уже жил у нас, Руди изо всех сил старался сделать так, чтобы гость чувствовал себя как дома, был с ним приветлив, насколько это было возможно без общего языка”. Молодой коммунист прятался на верхнем этаже дома и лишь по ночам выходил на прогулку в сад. Когда за ужином бывали гости, он не шелохнувшись лежал в кровати, опасаясь, что его движения услышат внизу. Даже слуги не догадывались о его присутствии. Спустя две недели его тайком вывезли в безопасную зону Цзянси. Непосредственная угроза миновала, но напряжение не исчезло. “Мне было ясно, – писала Урсула, – что наш брак долго так не протянет”.

Тайные встречи возобновились, но стали не такими частыми. По отношению к Урсуле Зорге был заботлив и предупредителен, но дело Нуленсов не давало ему покоя, и его захлестнула очередная волна безрассудства. Однажды он влетел на мотоцикле на всей скорости в стену и раздробил левую ногу. “Одним шрамом меньше, одним больше – какая разница?” – шутил он, когда Урсула навестила его в госпитале. У Нуленсов, ожидавших суда в нанкинской тюрьме, был пятилетний сын, “Джимми”. (На самом деле его звали Дмитрий – даже у детей шпионов бывают псевдонимы.) Агнес Смедли вернулась в Шанхай, чтобы координировать работу Комитета защиты Нуленсов. Став временным опекуном Джимми, она выполняла эту роль, “заваливая его подарками, словно маленького принца”. Когда Урсула предположила, что это не лучшая идея, Агнес злобно парировала, что Урсуле следовало бы забрать ребенка к себе. Урсула едва не поддалась искушению: “Я постараюсь окружить его материнской заботой, а у Миши появится старший брат”. Но Зорге напрочь отмел эту идею, ведь таким образом можно было проследить прямую связь между Урсулой и заключенными под стражу советскими шпионами. “Это подразумевало бы отказ от моей нелегальной работы, а ни он, ни я этого не хотели”, – писала она. Чего нельзя было сказать об Агнес: втянув когда-то Урсулу в шпионские игры, теперь она хотела, чтобы та вышла из игры.

Планируя расширить советскую сферу влияния на Дальнем Востоке, Москва усилила подпольную поддержку китайских коммунистов. В Шанхай прибыло свежее пополнение советских агентов, чтобы заново создать коммунистическую агентуру после оглушительного провала Нуленса и “поддержать боевой дух членов партии и их единомышленников”. В 1932 году здесь появился опытный немецкий революционер Артур Эверт, ставший главным связным Коминтерна с КПК. Он прибыл вместе со своей женой, полькой по рождению, Элизой Саборовской, известной как Сабо. В дальнейшем судьба оказалась жестока к Эвертам: Сабо погибла в немецком концлагере, а Артура Эверта схватили в Бразилии и пытали, пока он не лишился рассудка. Лысый толстый улыбчивый мужчина, которого Урсула видела за несколько месяцев до этого у себя в доме с оружием в руках, оказался полковником Карлом Риммом, кодовое имя Пауль, ветераном Красной армии из Эстонии и заместителем Зорге. Во Французской концессии Римм держал ресторан вместе со своей женой Луизой, “дородной, окружающей всех материнской заботой” латышкой, которая зашифровывала и расшифровывала телеграммы в Москву и из Москвы.

В кулуарах этой группы был еще один заслуживающий внимания человек – двадцатисемилетний англичанин по имени Роджер Холлис, ныне знаменитый не столько тем, чем он занимался в 1932 году, сколько ролью, которую он сыграет много лет спустя. Сын англиканского епископа, в Оксфорде Холлис заигрывал с коммунизмом, пока не был отчислен. Отправившись в Китай внештатным журналистом, он поступил на службу в “Бритиш Американ Тобакко”, международную компанию, шанхайский завод которой производил по 55 миллиардов сигарет в год. Холлис был человеком компанейским и социалистом и не мог не знать кого-то из группы Зорге, например Карла Римма, а быть может, встречал и самого Зорге. По словам биографа Зорге, Холлис “бывал в доме Гамбургеров”. Энтони Стейплс, снимавший вместе с Холлисом квартиру, в своих показаниях в дальнейшем говорил, что дома у Холлиса бывали американка и немец – предположительно, Агнес Смедли и новый коминтерновский начальник Артур Эверт. Есть даже свидетельства, что у англичанина в течение трех лет был роман с Луизой Римм, женой Карла. Урсула впоследствии заявляла, что не помнит никакого Роджера Холлиса.