Агент президента - [4]

— А вы, Ланни?

— Я отец, и удостоен настоящей чести, мне разрешили посещать ребенка, когда я захочу. Принимается как должное, что я не буду делать или говорить то, что может разрушить волшебную сказку, в которой воспитывается малыш.

IV

Когда горячее медное солнце утонуло в длинных каменных ущельях острова Манхэттен, два друга пошли назад к гостинице, где они встретились. Ланни там снимал номер и пригласил друга. Он заказал еду, и когда её подали и официант удалился, они долго сидели за кофе со льдом и разговором. Как много воспоминаний они должны были воскресить и как много вопросов задать! Сколько людей, с которыми они работали на мирной конференции. Где они сейчас, и что с ними случилось? Многие умерли, а другие уже выпали из поля зрения. Олстон говорил о тех, кого знал. Что они сейчас думают о своей прошлой работе? Ланни был одним из диссидентов и зашел так далеко, что оставил свою скромную работу в знак протеста против позорного урегулирования. Грустное удовлетворение знать, что ты был прав, и что худшие бедствия, предсказанные тобой, в настоящее время висят над миром, в котором ты живёшь!

Лучше говорить о самых проницательных из них, о тех, кто был достаточно смел, чтобы выступить против слепых безумств и необузданной жадности. Красный дядя Ланни, которые до сих пор жил в Париже — и был теперь député de la république française, и несколько раз его тирады цитировались в новостных рассылках в Америку. Ланни вспомнил, как привёл Олстона и полковника Хауса к своему дяде в его парижский многоквартирный дом. Этот визит был слабой попыткой президента Вильсона привести англичан и французов к какому-то компромиссу с Советами. "Как мой отец не хотел видеть меня рядом с этой опасной Красной овцой в семье моей матери!" — заметил Ланни. — "Мой отец до сих пор чувствует то же самое".

Они немного поговорили о Робби Бэдде. Олстон рассказал с юмором о годах обучения в колледже, когда он смотрел с благоговением на изумительного плутократического сына владельца Оружейных заводов Бэдд. Тот носил толстые белые свитера с высоким горлом, на каждом из которых была синяя буква Y, и, выходя на футбольное поле, получал оглушительные приветствия. Олстону, напротив, приходилось зарабатывать себе на жизнь, работая официантом в студенческой столовой, и поэтому он никогда не был "принят" в светское братство. Ланни сказал: "Робби не так резок сейчас, он научился уважать образование и, даже смирился с тем, что один из его сыновей играет на пианино и смотрит на картины вместо того, чтобы помогать ему в производстве военных самолетов".

"А ваша мать?" — спросил пожилой человек. Когда ему сообщили, что она все еще процветает, он сказал: "Я действительно думал, что она самая красивая женщина, которую я когда-либо видел".

"Она, конечно, котировалась", — ответил сын. — "Теперь она принимает с сожалением тот факт, что находится на шестом десятке, а с семилетней внучкой не может отрицать этого".

V

Бывшего географа удалось уговорить рассказать о себе. Он произвел впечатление на своих коллег в Париже, и ему был предложен пост в Вашингтоне. Там среди его знакомых оказался тогдашний помощник министра военно-морского флота, высокий, крепкий молодой человек со способностями и амбициями, у которого оказалась слабость к профессорам. "Он любит держать их при себе", — сказал Олстон, — "он считает, что они много знают, и что их знания должны быть использованы. Новая идея в американской общественный жизни, как вы знаете".

"Это то, что нестерпимо раздражает Робби", — ответил сын Робби.

— Когда ФДР[3]стал губернатором штата Нью-Йорк, он пригласил меня приехать в Олбани и занять незначительный пост, без особых обязанностей, но так, чтобы я мог иметь зарплату и быть всегда под рукой для консультаций по проблемам, с которыми не справиться одному человеку. Странная судьба для географа, но вы помните, как это было в Париже, мы все должны были быть политиками и дипломатами, лингвистами, этнографами, правоведами или так или иначе мы должны были ими прикидываться. То же самое происходит в правительстве, вы должны изучить человеческую природу и социальные силы, которые окружают вас, и применять здравый смысл к любым возникающим проблемам. ФДР, казалось, думал, что я был достаточно успешным в этом, и он взял меня в Вашингтон, и теперь я один из тех "бюрократов", к которым ваш отец, без сомнения, испытывает антипатию.

"Не попадайтесь ему на глаза!" — с усмешкой воскликнул Ланни.

— Я на самом деле являюсь человеком для особых поручений. У меня есть подчиненный, который достаточно хорошо управляет моим офисом, а я всё время в распоряжении президента, чтобы понять, если я могу, что ему нужно знать, и распутать ситуацию, если кто-нибудь это в состоянии сделать. Когда две важничающих личности впадают в раж и скандалят, я спокойно иду и убеждаю их, что республиканцы единственные люди, кто выиграет за счет их плохого поведения. Это самая неприятная и разрушающая все иллюзии работа. Я от неё страдаю и то и дело решаю, что это должно быть в последний раз, но возникают больше неприятностей, и я прошу прощения у перегруженной исполнительной власти, который пытается сохранить слепой мир от погружения в пропасть.