Агент президента - [283]

Эти массовые грабежи шли всю ночь, и многие из нацистов из-за их жадности получили сильные порезы от разлетающихся осколков стекла или острых краёв витрин. Ланни стал свидетелем одного из самых странных зрелищ, королевской битвы между штурмовиками и эсэсовцами маршала Геринга перед Бернхаймерской Галереей, в которой были восточные ковры, антиквариат и предметы искусства. Он предположил, что это была драка за обладание этими сокровищами, но позже узнал, что герр Бернхаймер был "почетным арийцем", единственным в Мюнхене. Он поставил толстому командующему всю обстановку в Каринхаллее, и, таким образом, имел право на защиту.

На следующее утро, когда Ланни выезжал из города, отдел очистки улиц города занимался уборкой битого стекла и погрузкой его в грузовики. Для рядовых нацистов грабежи уже прекратились, но они были систематизированы в надлежащей немецкой манере. Управлению культуры города было поручено обыскать еврейские дома и вывести в музеи все произведения искусства любого характера, которые могли бы заинтересовать арийскую общественность. Все еврейские мужчины Мюнхена были окружены гестаповцами и увезены в Дахау. Те, кто узнал, что происходило в этом месте ужаса, стрелялись сами или выпрыгивали из окон.

Так было по всей Германии. Более шестидесяти тысяч евреев были помещены в концентрационные лагеря в этот ужасный "ноябрьский Погром", а о числе убитых можно было только догадываться. Ланни, который выехал поздно, остановился на обед в Регенсбурге, где размещался один из больших авиационных заводов Геринга. Там он наблюдал, как пожилой бородатый еврей крался по улице, как испуганное животное, несомненно, пытаясь добраться до своего дома или какого-либо другого места укрытия. Банда полдюжины Гитлерюгендовцев, мальчишек возрастом не более четырнадцати или пятнадцати лет, напала на него с дубинками и со своими "кинжалами почета". Бедняк кричал о пощаде, опустив голову и втянув её плечи, чтобы защитить себя от ударов. Они сбили его на землю, а затем били и пинали его и резали его одежду и тело своими кинжалами. Они бросили его только, когда он превратился кровавую массу, что они не могли прикоснуться к нему, не запачкав своей коричневой формы. Они ушли с песней Хорста Весселя, оставив неподвижное тело, лежащим в канаве.

С этим Ланни ничего не мог поделать. Он был в безопасности, потому что был арийцем и выглядел арийцем, но он навсегда разрушил бы свою карьеру, если бы предпринял какие-либо шаги, чтобы помешать немецким усилиям защитить свою "расовую чистоту". Несчастье лишило его аппетита, и он вернулся в свою машину, лишая оживленный город Регенсбург своих двух или трех марок, которые он мог бы оставить в одном из их кафе.

II

Те же сцены происходили во всех городах, расположенных вдоль автобана Мюнхен-Берлин. Разграбленные магазины зияли разбитыми окнами и пустыми полками, а проезжающие грузовики были полны несчастными евреями, у многих из которых лица и одежда была залита кровью. Хуже всего было в Берлине. Организованная жестокость царила там целую неделю и превратила холодную и гордую столицу в склеп для Ланни Бэдда. Там стали невозможны любые виды деятельности. Невозможно было читать газету, принимать участие в жизни общества, вести нормальный разговор. Живопись, поэзия, драма, музыка, все было отравлено этим систематизированным безумием. Можно попробовать пойти в концертный зал и послушать отличную музыку из прошлого. Но современная Германия сделала посмешищем Баха, Бетховена и Брамса. Их скерцо были как танцы на могиле, их адажио стало невыносимой агонией великой и благородной культуры, ныне унижаемой и оскверняемой.

В сущности две культуры немецкая и еврейская одинаково достойны и зависят друг от друга. Ланни встречал много евреев в Фатерланде. Разных, как хороших, так и плохих, как это было и в случае с немцами. Он отметил, что имеются характерные еврейские недостатки, как и характерные немецкие недостатки, и он не мог выбирать между ними. Он не любил немецкую властность так же, как не любил еврейскую неискренность. С другой стороны, он любил пламенный еврейский идеализм так же, как он любил немецкую доброжелательность, и он знал, что эти качества дополняли друг друга. Он знал, что они хорошо ладили друг с другом, потому что он видел это в жизни.

Трагические события того времени были на самом деле семейной ссорой, ибо евреи жили в Германии на протяжении многих веков, и считали себя сначала немцами, а потом уже евреями. Они процветали и внесли свою долю в историю страны и её культуру. Они были горды собой и смотрели свысока на евреев Польши и России, считая их низшей породой. Теперь фашисты поставили их ниже собак в Германии. Те же Гитлерюгендовцы, убившие старого еврея в Регенсбурге, любили и лелеяли своих собак.

В Ланни Бэдде души Гейне, Толлера, Мендельсона, Малера, Маркса, Лассаля, Эрлиха и Эйнштейна и сотни других великих немецких евреев кричали от этого ужаса. На самом деле это не немцы совершали эти преступления, а группа фанатиков, захвативших нацию и развращавших ее молодёжь, превращая их в убийц и психопатов. Немцы проснутся в один прекрасный день от этого кошмара и будут созерцать с омерзением и ужасом преступления, которые были совершены от их имени. Они будут каяться в течение многих столетий, читая страницы истории, на которых записаны эти дела. Они склонят головы и обольют слезами эти страницы, зная, что для остального человечества имя немца стало нарицательным и отвратительным.