Агент полковника Артамонова - [16]

Вскоре Кавказ стал полниться слухами, что в ближайшее время на Балканах начнется война. Русские войска подтягиваются к Дунаю. Турецкая сторона готовится к обороне…

Об этом говорили на рынках Варны, Шумлы, Осман-базара.

О том же начал было рассказывать и Атанас Манолов, друг детства, к которому Константин зашел узнать новости.

Атанас жил на окраине. Из окон его дома видны домики черкесов. Сразу отправиться в дом родителей Константин не решился. Своим появлением после долгой разлуки он боялся их напугать. Да и живы ли они? У них ли его сын? Гочо был тогда маленьким. Отца он, конечно, не помнит.

Остерегался он заходить и к другу. За то время, когда они расстались, друг мог измениться, поменять взгляды, стать продажным чиновником. Увидит изгнанника — побежит с доносом.

Но, слава Богу, друг не побежал. Он был учителем, преподавал в гимназии древнегреческий язык. Обычно люди этой профессии не идут на предательство даже за деньги.

Когда он зашел к Атанасу, были уже сумерки, но еще достаточно светло. Под сенью виноградника Атанас не сразу узнал друга своего детства. Перед ним стоял высокий, смуглый, с копной курчавых волос, в турецкой одежде человек. Он держал в руках плетеную корзину. Стоял и улыбался.

Вот по улыбке, доброй, застенчивой, он и разглядел, кто перед ним.

— Костя, никак с того света?

— С этого, Атанас, с этого.

— Говорили, ты утонул в Дунае. Давно. Говорили, когда убегал от овчарок. За тобой гнались на лошадях.

— Значит, не догнали.

О том, что его пытались схватить, да еще с собаками, он слышал впервые. Видать, народная молва что-то присочинила. Для смелых и решительных она ярких красок не жалеет.

Друзья обнялись, и хозяин потащил неожиданного гостя в дом.

Гость спросил:

— Кем же ты стал?

— Учителем. Учу малышей.

— Чему?

— Любить родину.

В свою очередь спросил и хозяин:

— Ты из какого Дуная выплыл? Шрам на виске. Откуда? Никак, от пули?

— А что — заметно, что от пули?

Константин не стал уточнять, что это его зацепило осколком, когда он с побратимами греческого легиона отбивал атаку обезумевших башибузуков, накурившихся гашиша.

— Пуля-то чья?

— Может, английская, может, французская, а может, и турецкая. Все они летели в одном направлении — на нас.

Друг понимающе кивнул:

— Понятно, воевал вместе с русскими братьями. Завидую тебе, брат.

Не сразу, с опаской гость спросил о своей семье. Атанас будто не услышал вопроса, продолжал выкладывать новости. За шестнадцать лет столько событий! И главное из главных: все города придунайской Болгарии превращены в крепостные гарнизоны.

Атанас оказался в военных вопросах весьма осведомленным. При первой встрече он не признался Константину, что входит в группу Любена Каравелова. А Каравелов — это знали даже в России — вместе с революционером Василем Левским готовил восстание против турок. Но, будучи сторонником преуспевающих болгарских фабрикантов, сомневался в успехе восстания, если поднимутся одни болгары.

Он верил, что на помощь болгарам придут греки, сербы, румыны. Вместе с соседями болгары начнут восстание. А когда победа будет близка, болгары создадут балканскую федерацию. Атанас считал, в этом благородном деле могла бы и Россия помочь, но она слишком далеко.

По долгу патриота и революционера Атанас изучал неприятеля, поэтому уже при первой встрече, убедившись, что друг из России, начал было ему докладывать, где размещаются турецкие гарнизоны.

Все это было важно, но сейчас Константину важнее было узнать, живы ли родители?

Константин признался:

— Все шестнадцать лет они ко мне приходили. Во сне. Не однажды я разговаривал с Гочо. Тоже во сне…

Атанас глухо отозвался:

— Года два назад встретил я твою бывшую…

— Она моя! Мы узаконены церковным браком.

— Для мусульманина, Костя, это пустой звук.

— Ну и что тебе сказала моя Марьянка?

— У нее от мудира двое ребятишек.

— Я его убью.

— Теперь спросить надо Марьянку.

— А Гочо?

— За сына ничего не скажу. Пусть скажут твои родители.

— Они живы?

— Живы.

Чтоб родителям Константина не стало плохо от неожиданности, Атанас в дом вошел первым. У печки на комельке коптела плошка с бараньим жиром. Старики ужинали. На столе стоял кувшин с узким горлышком. Две глиняные чашки были наполнены хлебным квасом. Кусок брынзы, разрезанный на дольки. И несколько луковиц, тоже разрезанных на дольки.

— Мир и благополучие вашему дому! — поздоровался гость. Он глазами отыскал угол, где стояла икона, перекрестился. — Меня узнаете?

— Как же, учитель, — отозвался старик, откладывая брынзу. — Просим к столу, чем Бог послал.

— Я не один. Со мной тот, которого вы столько лет ждете.

— Костя?! Где он?

Старик в холщовой рубахе с распахнутым воротом сорвался с места, опрокинув табурет. Старуха, седоволосая грузная женщина с темным морщинистым лицом, как сидела, так и осталась сидеть, только луковица выпала у нее из рук и покатилась к порогу.

На крыльце шум, восклицания. Вслед за стариком порог переступил высокий бородатый мужчина в турецком одеянии. И — к старухе:

— Мама!

Мать — ни слова. Тихо разрыдалась на плече у сына. Константин глазами искал еще одного человека.

— Гочо? Где мой Гочо?

Старуха заплакала, как плачут на похоронах самых близких людей.