Агент, бывший в употреблении - [44]

Соглашаюсь. После чего приступаю к самой «вкусной» части своего рассказа — отчету о разысканных мной банковских счетах и офшорных фирмах Табакова.

— Ты проделал большую работу, — заключает полковник. — Правда, мы все еще далеки от конкретной цели, но твои достижения вселяют надежду. Важно действовать как можно быстрее. И не падай духом! Поверь мне, я почти удовлетворен твоей работой.

А когда я рассказываю ему о нападении украинцев, он восклицает:

— Вот этого-то я больше всего и боялся. Если таким же образом в дело вмешаются наши мафиози, то все может полететь к чертям.

После чего принимается повторять уже сказанное — на тот случай, если я не до конца его понял:

— Пусть Табаков поймет, что мы не собираемся присваивать его капитал. Напротив, мы готовы защитить его от всяческих посягательств. С другой стороны, было бы хорошо, если бы он склонился к мысли заняться здесь какой-нибудь скромной деятельностью, чтобы оказать хоть какую-то символическую помощь нашему делу.

И, опять усомнившись, до конца ли я его понимаю, спрашивает:

— Случалось ли тебе в юности ловить рыбу руками?

— Не помню. Вроде бы случалось.

— Тогда тебе должно быть известно, что, сунув руку во впадину у берега и нащупав большую рыбу, не стоит ее хватать сразу. Иначе она уйдет. Надо слегка погладить ее, чтобы она успокоилась, и только потом вцепиться ей в жабры.

Он по старой привычке смотрит на часы, подавая знак, что разговор окончен, но, прежде чем встать и проститься, произносит бодрым тоном:

— Так что, до свиданья, друг, и удачи!

Позер — высший класс. Интересно, годится ли он на что-нибудь другое, кроме позерства? К тому же считает, что моя легенда бизнесмена обеспечивает мне возможность оставаться здесь до скончания века. И даже не догадывается, что если бы не Табаков, то полиция, скорее всего, давно бы уже скомандовала мне: «Выметайся!»

То ли потому, что полковник избегает и намека на секретность своего приезда, то ли потому, что у Табакова достаточно информаторов, но уже вечером того же дня мне становится ясно, что он осведомлен о моей встрече с Манасиевым.

— Какую оценку дал шеф твоей работе? — спрашивает он, глядя на меня невинными глазами.

— Похвалил, — осведомляю его. И немного помолчав, добавляю: — Надеюсь, не станешь задавать мне дурацкого вопроса, на чьей я стороне — твоей или Манасиева?

— Не беспокойся, это не в моем характере. Я отлично знаю, что в этом мире каждый сам за себя. Допускаю, однако, другое… Прослеживаешь мою мысль?

— Я весь внимание.

— Допускаю, что наступит момент, когда ты попросишь меня стать на твою сторону…

— …Или наоборот.

— Может, и наоборот. Твоя смерть запланирована так же, как и моя. И обе — часть одного и того же плана, в соответствии с которым надо, во-первых, отобрать у меня все, что возможно, после чего ликвидировать, а во-вторых, замести все следы и при этом прихлопнуть тебя.

— Почему ты непременно ожидаешь худшего? — недоумеваю. — Взгляни на жизнь с позитивной стороны…

— Я знаю, что не сказал тебе ничего нового. Не может быть, чтобы ты не разгадал их комбинацию с самого начала. Поэтому и спрашиваю, какой у тебя встречный план?

— Какая муха тебя укусила этим вечером! Нет у меня никакого встречного плана.

— Я бы не спрашивал, если бы не одна мелкая подробность. Моя участь в данный момент фатально связана с твоей.

— Может, ты и прав, но повторяю: у меня нет плана. Просто-напросто игра продолжается.

— Какая именно игра?

— Да все та же, вечная: в чет-нечет со смертью.

— Ты от меня что-то скрываешь, — недовольно рычит он.

— В любом случае вряд ли ты думаешь, что я послан сюда, чтобы охранять тебя.

— И в мыслях подобного не держал. Хочу лишь спросить, до каких пор ты будешь считать, что послан сюда Манасиевым?

— Я послан не Манасиевым.

— А кем же?

— Ты знаешь кем. Я тебе сказал об этом в первый же вечер.

Тишина. Только тихонько похрапывает Черч. Он свернулся на ковре между письменным столом Табакова и моим креслом, всем видом демонстрируя свой полнейший нейтралитет в нашем споре.

— И как бы там ни было, считаю, что выход только один, — произношу через некоторое время.

— Знаю я твой выход, — кивает ТТ. — Но этому не бывать.

— Если взглянуть на вещи трезво…

— Я сказал, Эмиль, этому не бывать. Ты, похоже, забыл, чему нас когда-то учили: власть не отдают. А есть ли большая власть, чем деньги?..

— Но ее, вопреки всему, отдали.

— И потому потерпели крах.

— Не они. Крах потерпела страна.

Делать вид, что помогаешь Центру, имея цель помешать ему. И делать вид, что помогаешь Табакову, не имея цели помочь ему. Схема выглядит довольно простой. Пока не попытаешься реализовать ее на деле.

В привычке ожидать худшего хорошо то, что чаще всего твои ожидания оправдываются. Так происходит и с моим ощущением преждевременности идиллических настроений относительно воцарения покоя в доме Табакова. Я понимаю это, когда однажды в послеобеденную пору встречаюсь на лестнице с неким хорошо одетым и хорошо упитанным господином средних лет, чья внушительная физиономия выглядит еще более внушительной из-за темных очков.

Господин спускается. Я поднимаюсь. Мы расходимся в полном молчании, но что-то подсказывает мне, что незнакомец — итальянец. Причина этому, наверное, темные очки. Итальянцы обожают эту деталь туалета. Не знаю, мафиози ли подражают бизнесменам, или наоборот, но и те, и другие видят в темных очках изысканный символ загадочности и мужского достоинства вкупе с некоторой долей высокомерия.