Агата и тьма - [11]

Она такого не ожидала.

— Правда? Вы правда бы так сказали?

— Полагаю, — проговорил он, отпивая кофе с едва заметной улыбкой, — я только что так и сделал.

Она ощутила волну тепла, хоть ей и стало чуть стыдно из-за такой реакции.

— Как бы то ни было, — продолжила она, — мы никогда не обсуждали преступления, так ведь? Или убийства, или загадки.

— Это так. Как вы тогда сказали? Это был бы не отдых.

— А вы знаете, что я часто использую для убийств яд?

Он округлил глаза:

— Для вымышленного убийства, надеюсь.

— Да, вымышленного. А вы — один из крупнейших экспертов по ядам.

— Один из?..

Она мягко рассмеялась:

— Крупнейший… О вас рассказывают одну удивительнейшую вещь. Интересно, правда ли это?

— Могли бы спросить.

— Я слышала, — сказала она, — что в период отравлений в Кройдоне вы явились на кладбище, одетый как всегда безупречно, вплоть до цилиндра.

— Это и правда похоже на меня.

— И когда гроб подняли, вы наклонились над ним, повели носом вдоль стенки и, выпрямившись, сказали: «Мышьяк, джентльмены».

Она надеялась вызвать улыбку или еще одно веселое замечание, а вместо этого лицо его стало меланхоличным.

— Бернард… что случилось?

Он говорил тихо — почти шепотом, так что ей пришлось напрягать слух, чтобы уловить слова за звяканьем посуды и застольной болтовней:

— Когда это было… двадцать лет назад? Я занимался одним особенно неприятным случаем эксгумации… Вас это не беспокоит? Мы ведь все-таки только что поели, а я…

— Я никогда не была склонна к излишней брезгливости, Бернард.

— …Ну вот: он лежит, готовый к исследованию. Молодой уголовный следователь рядом со мной, возможно, нервничающий из-за своего первого вскрытия, закуривает сигарету. Я резко обернулся и сказал: «Молодой человек, курить нельзя! Это помешает мне уловить запахи, которые меня интересуют».

— После чего, — весело подхватила Агата, — вы наклонились к трупу и принюхались… словно покойник был розовым кустом… Эту историю я тоже слышала.

Его лицо было бесстрастным, однако она ясно заметила терзания.

— Мое обоняние… оно почти исчезло.

Она качнулась вперед:

— Ох, Бернард! Это же просто ужасно.

Он чуть пожал плечами:

— А то, что я упорно называю прострелом… но что, как мы все понимаем, на самом деле сильный артрит… устроился у меня на пояснице со всеми удобствами.

В ответ она неуверенно улыбнулась и сказала:

— Это — дань возрасту, но такое случается, Бернард, — и это просто приходится терпеть. С годами дар жизни кажется сильнее, важнее…

— Даже в военное время?

Она тщательно подбирала слова, зная, что он потерял сына:

— В такие времена, в мире выбитых окон, бомб и противопехотных мин естественно ожидать, что и тебя самого скоро убьют… что ты узнаешь о гибели друзей… что можно потерять тех, кого ты любишь больше всего на свете…

Невеселая улыбка дрогнула у него на щеке:

— Но нельзя отчаиваться, полагаю.

Она покачала головой:

— Просто живешь. Но при этом предпринимаешь… некие меры предосторожности.

В серых глазах промелькнуло нечто вроде смеха.

— И какие же меры предосторожности может предпринять известный автор детективов?

Она села прямее и объявила:

— Я только что завершила две мои последние книги.

— Последние?..

— Я написала заключительный роман с мерзким маленьким бельгийцем — и с огромнейшим удовольствием его прикончила, между прочим! И я только что дописала последний детектив с Джейн Марпл.

Он подался к ней:

— Но ведь вы не намерены бросить писать, дорогая?…

Она рассмеялась:

— Нет. Говоря о «последних» романах, я имею в виду, что по моему завещанию они будут напечатаны посмертно: рукописи лежат в банковских хранилищах здесь и в Нью-Йорке. Это вроде моего наследства — страховой вклад, если хотите, для мужа и дочери.

Он откинулся на спинку кресла с улыбкой облегчения:

— Должен признаться, что возможность того, что вы бросите писать, представляется как минимум маловероятной.

Она поставила локоть на стол, подперев подбородок ладонью.

— Однако вопрос в том… что именно я стану писать?

— Не понял. Разве вы и дальше не будете писать детективов и всего этакого?

— Отчасти мне кажется, что эти два романа действительно должны быть последними, где появится эта заезженная парочка старомодных сыщиков.

— Старомодных… почему?

— Они из другого времени. Мир Пуаро с интригами аристократических особняков и мир Марпл с деревенскими предательствами. Открытки из эпохи невинности.

Сэр Бернард прищурился:

— По контрасту с посланиями из мира выбитых окон, бомб и противопехотных мин?

— Совершенно верно. — Она устало вздохнула. — Последнее время я все больше перехожу на шпионские романы и… вам не наскучило меня слушать?

— А у меня скучающий вид?

— Нисколько… но, право, мне бы не хотелось…

— Полноте, Агата. Я почту за честь быть вашим исповедником.

Она снова рассмеялась:

— Бернард, я вот думаю: а в послевоенном мире… если эта война вообще когда-то закончится… и мы обнаружим, что живем в такой стране, где писатели могут печатать не только вариации на тему «Майн кампф»… будет ли мой стиль убийств по-прежнему в моде?

Теперь он уже открыто веселился:

— А какой стиль убийств вы обдумываете?

— Если будете надо мной смеяться, я брошу в вас салфеткой. Право слово, брошу!