Африканский связной - [13]

5

Вьюгин впервые ехал в местном автобусе и ему странно было ощущать свою непохожесть на других, так как он здесь был единственным европейцем. Возможно, в силу этого самого обстоятельства, кондуктор хоть и в одной набедренной повязке, но зато в фуражке с названием транспортной компании и сумкой через плечо, посадил его сразу за кабиной водителя. Вьюгин быстро это оценил, так как при резких остановках облако красноватой пыли сразу же нагло врывалось в открытые окна, но затем теряло свой боевой дух и рассеивалось где-то на полпути к местам за кабиной водителя. Хотя стоимость проезда в автобусе была одинакова, эти места стоили дороже, поскольку кондуктор считал себя вправе делать небольшую наценку в пользу себя и водителя. Билеты же он, впрочем, выдавал исправно.

Автобус направлялся в Бутенгу, было утро и еще совсем не жарко, народу же внутрь набилось много, и в дальнейшем состав пассажиров все время менялся, что почти никак не отражалось на их численности. Рядом с Вьюгиным был кондуктором посажен пожилой местный араб-торговец, он время от времени бормотал про себя “альхамдулиллахи”, видимо, благодаря за все, ниспосылаемое повелителем миров, у которого девяносто девять имен. На Вьюгина он ни разу даже не посмотрел, в руке же он держал черные четки, не перебирая их. Видимо все утренние молитвы он уже прочел. В автобусе преобладали довольно толстые африканки в цветастых покрывалах, был один черный священник, видимо, католик в длинной рясе и с крестом, старики в широких рубахах с круглым вырезом для головы, было еще двое солдат в зеленоватых беретах. Вьюгин с внешним равнодушием, но с внутренней тревогой косился на тех, кто был одет в униформу и к этому его толкала специфика его работы. Но солдаты, видимо, ехали домой на побывку и вскоре они уже спали, привалившись головами друг к другу.

И почти все в автобусе говорили, потому что почти все ехали не по одиночке. Речь одних Вьюгину была почти полностью понятна, другие говорили на незнакомых языках и тогда он выхватывал из их речи только отдельные понятные слова. Некоторые говорили по-английски, как те двое, что сидели сразу за ним, похожие на чиновников. Вьюгин не сразу понял, что они обсуждали проблему брачного выкупа, отменить который власти не раз порывались, но ничего из этого не выходило. Вернее, он уже был как бы и отменен, но упорно продолжал существовать. Так, выполотые на грядках сорняки, все равно продолжают лезть из почвы, утверждая этим принцип справедливой неизбежности развития жизни. По словам двух собеседников, в некоторых районах сельской местности сумма этого выкупа так выросла, что многие мужчины просто не могут себе позволить иметь жену.

— А что получается? — горячился один из этих двоих, — Девушки заводят внебрачных детей или становятся проститутками в городе.

— И все это от глупой жадности родителей этих девушек, — подвел итог другой, явно осуждая идею спроса и предложения применительно к браку.

Вьюгин подумал, что кто-нибудь из них или они оба являются жертвами такой родительской алчности и не могут обрести спутницу жизни.

Потом они заговорили о белых миссионерах и Вьюгину запомнилась только одна из сказанных фраз:

— Они просто верят в какую-то выдуманную Африку. Эти святые отцы проповедуют ношение штанов и хорошие манеры, веру в божественное начало и санитарию. Только они теряют всоих новообращенных с такой же скоростью, с какой их приобретают.

Вьюгину подумалось, что в этих словах была явная передержка, хотя о работе здешних миссионеров он ничего не знал. Все-таки большинство в этой стране считалось христианами и он не слышал о массовом возврате к язычеству.

Потом они вышли, их место заняли какие-то старики и один из них продолжал рассказ, начатый, видимо, еще на автобусной остановке:

— И разве не сказал однажды клоп своим детям, чтобы они учились терпению. Ибо то горячее, что льется теперь на нас, когда-нибудь станет холодным.

Природа за окном не отличалась никакой экзотикой. Проносились поля проса и кукурузы, а больше заросли сухой высокой травы, местами выгоревшей. Вдали виднелись отдельные зонтичные акации и под ними стада тощих коров. Иногда такое стадо оказывалось рядом и тогда коровы тупо следили за движущимся объектом, видимо, не проявляя большого интереса к неаппетитному подножному корму. В одном месте, недалеко от дороги, целое скопище стервятников деятельно расправлялось с падалью. Автобус зачем-то замедлил ход, до окна долетел трупный запах и Вьюгин успел заметить среди подпрыгивающих грифов рогатую голову на земле.

Дорога до Бутенги заняла часа три и уже из окна автобуса Вьюгин увидел эти самые горы, которые ему предстояло фотографировать. Но ему, конечно, надо было к ним приблизиться и потом уже снимать с разных направлений.

Бутенга был небольшим городком, где самое высокое здание ограничивалось тремя этажами. Одним из этих немногих и была гостиница с затасканным уже названием “Сафари”. Вдали вздымались к бледноватому от жары небу два культовых сооружения: белый католический собор с двумя колокольнями рядом и, тоже белая, мечеть с минаретом, похожим на заостренный карандаш. Вьюгин нашел, что это сравнение так же заезжено, как и название гостиницы, но ничего другого ему в голову не приходило.