Африканская история - [4]

— Незачем тебе идти туда с вечера, — сказал он. — Пока вымя не наполнится, никто не придет. Зайди, посиди здесь. В моем доме теплее, чем в твоей развалюхе.

Никогда раньше Джадсон не заходил в дом. Он прошел в дверь, радуясь, что ему не надо лежать в яме всю ночь. В комнате на столе горела свеча, воткнутая в пивную бутылку.

— Вскипяти чаю, — сказал старик.

Примус стоял на полу. Джадсон разжег примус и вскипятил чай. Они сели на перевернутые деревянные ящики и взяли кружки. Старик шумно всасывал в себя горячий чай. Джадсон все время дул, отпивал понемногу и не сводил глаз со старика. Старик продолжал пить, шумно прихлебывая.

Вдруг Джадсон сказал ему:

— Перестань.

Он произнес это слово совершенно спокойно, почти без выражения, но углы его губ и глаз стали дергаться.

— Что перестать? — спросил старик.

— Чай так сосать.

Старик поставил кружку и некоторое время смотрел на него в упор. Потом спросил:

— Сколько ты собак убил в своей жизни, Джадсон?

Джадсон молчал.

— Сколько, я тебя спрашиваю? Сколько?

Джадсон начал выбирать из кружки чаинки и налеплять их себе на левую руку. Сидя на ящике, старик наклонился вперед:

— Сколько собак ты убил, а, Джадсон?

Движения Джадсона стали торопливыми. Он шарил пальцами в кружке, выуживал чаинку, быстро прилеплял ее к тыльной стороне ладони и лез за новой. Когда чаинок осталось мало и они не сразу попадались ему, он опускал лицо и пристально вглядывался в кружку, стараясь не упустить ни одной. Левая рука его была вся облеплена чаинками.

— Джадсон! — гаркнул старик. Подвижная сторона его рта распахнулась и захлопнулась, словно клещи. Огонек свечи колыхнулся, потом выпрямился.

Медленно, дружелюбно, будто обращаясь к ребенку, старик спросил:

— Ну, вот за всю жизнь, сколько ты собак убил?

— С чего это я буду тебе рассказывать? — Джадсон не поднимал глаз. Он отлеплял чаинки с руки одну за другой и клал их обратно в кружку.

— А может, мне интересно, Джадсон. — Старик заговорил очень спокойно. — Может быть, мне тоже понравилось бы. Давай все обсудим, подумаем, как бы нам еще вдвоем позабавиться.

Джадсон взглянул. Капля слюны у его подбородка повисла, оторвалась и упала на пол.

— Я же их убивал из-за звуков.

— Сколько ты их убил? Мне интересно, сколько?

— Много, только давно.

— А как? Расскажи, как ты их убивал? Какой способ лучше всего, по-твоему?

Джадсон не отвечал.

— Ну, расскажи, Джадсон. Мне интересно.

— С чего это я должен рассказывать? Об этом нельзя рассказывать.

— Я никому не скажу, клянусь тебе.

— Ну, раз не скажешь. — Джадсон придвинулся к старику ближе и зашептал: — Однажды я дождался, пока она заснет, взял большой камень и бросил ей сверху на голову.

Старик встал и налил себе еще чаю.

— Мою ты не так убил.

— Времени не было. Звук такой мерзкий, лижет, лижет, я взял и стукнул.

— Ты даже не убил ее.

— Главное, чтобы звуков не было.

Старик подошел к двери и выглянул. Было темно. Луна еще не взошла, ночь текла холодная, ясная, звездная. Небо на востоке побледнело и засияло — слабо, потом ярче и ярче, свет разлился повсюду, и каждая росинка на луговой траве сверкала и отражала его. Наконец поднялась луна из-за гор. Старик обернулся:

— Приготовься на всякий случай. Кто его знает, может, он сегодня рано придет.

Джадсон встал, и они вместе вышли из дому. Джадсон лег в яму рядом с коровой, старик набросал сверху травы.

— Я тоже буду смотреть, — сказал старик. — Из окна. Когда я крикну, вскакивай и хватай его.

Он подковылял к дому, укутался в одеяло и занял пост у окна. Было еще рано. Большая луна продолжала подниматься над вечным снегом, венчающим вершину горы Кения. Через час старик крикнул из окна:

— Джадсон, ты не спишь?

— Нет, — ответил Джадсон, — не сплю.

— Не спи, — сказал старик, — что хочешь делай, только не спи.

— Корова хрустит, — сказал Джадсон.

— Я застрелю тебя, если ты встанешь.

— Застрелишь? Меня?

— Если ты сейчас встанешь — застрелю.

От того места, где лежал Джадсон, донеслось сдавленное тихое всхлипывание, словно ребенок пытался удержаться от слез, и голос Джадсона произнес:

— Я не могу так лежать. Мне нужно встать, она все время хрустит.

— Если ты встанешь, — сказал старик, — я всажу тебе пулю в живот.

Всхлипывание продолжалось около часа и оборвалось. На часах стрелка приблизилась к четырем. Похолодало. Старик завернулся плотнее в одеяло и крикнул:

— Джадсон, тебе не холодно? Не замерз?

— Холодно, страшно холодно, — отозвался Джадсон. — Зато она больше не хрустит, она заснула.

— А что ты собираешься делать с вором, когда схватишь его? — спросил старик.

— Не знаю.

— Убьешь?

Пауза.

— Не знаю. Я поначалу схвачу его.

— Посмотрим, — сказал старик. — Посмотрим, как это будет.

Он высунулся из окна, держась руками за подоконник. Вскоре он услыхал шуршание и увидал, что мамба скользит в траве и, приподняв над землей голову, ползет к корове. Когда ей оставалось около пяти ярдов, старик крикнул. Он сложил руки у рта рупором и закричал:

— Идет, Джадсон, идет! Вставай и держи его!

Джадсон быстро высунул голову и огляделся. В это мгновение он увидал мамбу и мамба увидала его. Прошла секунда, может быть, две, пока змея застыла, отпрянула и отвела голову назад. Бросок, мелькнула черная молния, послышался глухой толчок — она ударила его в грудь. Джадсон взвизгнул. Долгий протяжный вопль держался на одной ноте, не подымаясь и не опускаясь, потом ослаб, смолк, и наступила тишина. Джадсон встал во весь рост, разорвал рубаху и начал ощупывать грудь. При этом он негромко стонал, подвывал и тяжело дышал открытым ртом. И все это время старик сидел у открытого окна, высунувшись и не сводя с него глаз.