Африка nova - [30]

Оставив на берегу свой плащ с замотанным в него вещами, я поплёлся обратно.

Центурионов обмывали в лагере, ледяной водой из колодца, после этого, врачи обтирали их тела уксусом и туго заматывали в светлую холстину, для того, чтобы отвезти в базовый лагерь у Утики.

Там им воздадут последние почести и легион, и приехавшие из претории чиновники.

Подойдя к груде оружия и доспехов, я заметил, что позолоченный шлем Касиуса Пезона пропал, вместо него валялся помятый шлем Декрия, с обгоревшим гребнем, брошенный Требием. Я принялся перебирать железки и обувь, ища что–то подходящее для Лонгина и скоро забыл и о Требии, и о шлеме убитого центуриона.

Госпитальная тележка, забрав последние трупы у ворот форта, с унылым скрипом повезла их к речке. Я поплёлся вслед за ней.

Тени становились длиннее, издали заблестев начищенным железом, показалась не спеша спускающаяся в долину, посланная нам на выручку первая резервная когорта ведомая самим примипилом.

Они подошли к броду, готовясь перейти реку. Но, увидев что происходит в воде, решили подождать пока домоют последнего из павших.

Легионеры стояли молча, забыв о усталости. Большую часть пути они пробежали, спеша нам на помощь. И пошли пешком только тогда, когда прискакавший посыльный им доложил о том, что торопиться больше незачем.

Уставшие и ещё не отдышавшиеся они стояли, не смея присесть, и словно извиняясь перед нами, смотрели и ждали.

Когда последний солдат был омыт, они построились и перейдя реку, направились к форту.

Лонгин подошёл ко мне, руки его дрожали. Дрожащими пальцами он связал в узлы, принесённые мною плащи с доспехами амуницией и оружием, поднял их и медленно побрёл к форту вслед за уходящими когортами.

- Я видел Мамерка... – Сказал он мне когда я его нагнал - ...Он был весь обгорелый до неузнаваемости. Его кожа отслаивалась от мяса, а лицо разбито камнем. Я узнал его по отсутствующим пальцам. На левой руке. Помнишь, у него не было мизинца и безымянного? Я молчал.

Вечерело. Но, до отбоя ещё было далеко. Предстояли недолгие проводы погибших в "страну героев", потом еда, вечернее построение, а уж потом только сон.

Мы остановились и стали одеваться. Это заняло достаточно много времени, учитывая наше состояние.

Прибывшие когорты успели разместиться, сменить посты, разжечь костры и искупаться в речке. А мы всё возились одеваясь.

И только мы закончили, как раздался звук горна, призывающий к построению. К могилам потянулись люди.

Спешившиеся каппадокийцы, растрёпанные легионеры нашей когорты в закопченных доспехах и обгоревших туниках, командиры и солдаты прибывших подразделений.

Флажки центурий и когорт мелькали, блестя эмблемами, трубили горны, толпа приобретала упорядоченный вид. Мы поспешили в строй...

Все стояли, сняв шлемы. Свет рыжего заходящего солнца, золотил всё, чего касались его лучи. Всё кроме обескровленных лиц павших, в чьи рты медики вкладывали маленькие монетки - семисы.

Петро Метус(Так звали примипила), взобрался на холм свежей глины у вырытой ямы и обратился к нам;

- Легионеры! Сегодня чёрный день для легиона! Сегодня мы прощаемся с друзьями! Танатос к ним сегодня прикоснулся! Харон за труд получит свой обол, отправив в царство мёртвых, вчера ещё живых! Плутон их души встретит, напоит водой с "реки забвения" и отведёт в страну героев, даровав покой. И мы уже не в силах им помочь ничем, ни в чём! Пусть помогает им Юпитер, чей лик блестит на семисах! Их смерти будут отмщены!..

Немного помолчав, он продолжил;

... Теперь скажу немного о живых; Легионеры! Вы знаете - солдаты Рима, всегда достойно уходят из жизни, товарищам оставшимся в стою, при этом, внушая гордость и поднимая дух! Всегда! И даже будучи застигнутыми врасплох.

Но, в свете всех сегодняшних событий, лишь два десятка шкурок бешеных лисиц Такфарината мы получили взамен, почти двум сотням жизней своих друзей!

Некомпетентность мёртвых командиров, иль нерадивость рядовых бойцов тому виной, не мне судить.

Но, гложут меня жуткие сомненья, по поводу того, что это дело спустят без разбора и без внимания вышестоящего начальства.

Легионеры десятой когорты, я обращаюсь к вам – хранят вас боги! Меня уже три ночи во снах отводит милосердный Гипнос в миры, где крови по-колено и это неспроста. Молитесь! Я всё сказал...

С этими словами он махнул рукой, подав знак похоронной команде и спустившись с насыпи, встал на своё место. Из строя вышли несколько десятков легионеров и, разбившись попарно, стали, ожидая дальнейших распоряжений. За ними следом шёл наш когортный вексилярий, держа в руке свой свиток.

Медики, снабдив последнего из павших затёртым семисом, отошли в сторону.

Раздалась дробь маленьких барабанчиков и завёрнутые в красные плащи тела начали по порядку складывать в яму. А вексилярий стал громко зачитывать их имена.

Попадавшиеся имена друзей резали слух, и вызывали в памяти их живые образы.

"Тысяча, двести сестерциев и десять штрафа..." вспоминались мне слова вексилярия и становилось так непомерно грустно...

Скоро последняя горсть земли была брошена в могилу и истекающие потом солдаты похоронной команды, стали засыпать яму.

Когда мы уходили из этой долины «где тучи не пуганных охотой кроликов и уток», только насыпанный над братской могилой, высокий холм был памятником павшим. Скоро он провалится, порастет травой и расползётся от дождей и ветра. Исчезнет эта могила, исчезнет и память о них...