Африка nova - [20]

На выходе нас поджидал ещё один завал, из камня и сухих деревьев, а перед ним торчали острые рогатки. Послышался треск пламени, преграда вспыхнула, и едкий дым стал заполнять ущелье, он выедал глаза, от кашля выворачивало душу. Одновременно с огненной преградой нам преградившей путь, в нас снова полетели камни. Ветераны, старались прикрывать, выставив щиты, нас – новобранцев, растаскивающих голыми руками, раскалённые камни и горящие брёвна.

Хрипя и корчась, падали солдаты, почти в упор, расстреливаемые, невидимыми из-за дыма, стрелками. Крупные булыжники летели нам на головы, лишая сознания, убивая и уродуя. Быстро расчистить проход, было единственным нашим шансом выжить. Воодушевлённые варвары выли, осыпая нас ругательствами и неиссякаемым градом камней.

Наконец, узкий проход был расчищен и первые легионеры кинулись в него, но были атакованы кельтами с тяжелыми двуручными топорами, крошащими их щиты в щепки. Некоторые из убитых и раненных падали в огонь, наполняя окрестности истошными криками и запахом горелого мяса.

У нас появилась возможность выбора; или задохнуться, или погибнуть от топора, или отступить. Но пилус приор, центурионы, их помощники и вексиллярии (знаменосцы), оголив мечи, предупреждая отступление солдат, стояли сзади нас. Тит Фабиус Фабриций отдал приказ ветеранам забрать наши пилумы и, выстроив их в три плотные шеренги, на всю длину завала, оставив не занятым только расчищенный проход.

Расчёт был прост. Когда ветераны начнут бросать копья, отгоняя противника, в проход должны будем ринуться мы - новобранцы, и атаковав варваров, выиграть время, для того, чтобы остальные успели пройти сквозь огненный коридор. Мы отдали свои пилумы и приготовились принять неминуемую и скорую смерть.

Легионеры, по команде, стали метать копья в кельтов. И как только те немного отошли на более безопасное для них расстояние, мы ринулись в атаку. Варвары, разгадав наш манёвр, крича, рванули нам на встречу. Над нашими головами рассекая воздух, прошипели брошенные ветеранами сотни копий, и ещё и ещё...

Пилумы застревали в кельтских щитах, делая их непригодными для боя, проходили насквозь тела бородатых воинов, пригвождая их друг другу. Некоторые из копий, брошенных неудачно, пронзали затылки и спины наших товарищей идущих в атаку. Я видел удивление на их лицах. И кровь, кровь, кровь...

Мы сцепились в схватке и дрогнув, поражённые той яростью с которой кельты сражались, стали пятиться, но время было выиграно, и скоро подоспевшие ветераны переняли инициативу в свои, вооружённые короткими гладиусами, умелые руки.

Ворвавшись в поселение, взъярённые солдаты теснили варваров, но те отчаянно сопротивлялись (им больше было, некуда бежать). Среди них были бревки, карны, дарданийцы, хаты, но в основном скордиски.

Мы различали их по татуировкам, одежде и причёскам, а так же по оружию и крикам. Когда то, все они друг с другом враждовали, но предпочли погибнуть теперь в одном строю, плечом к плечу пред общею бедой. Пред нами...

Когда упал последний воин - кельт, битва закончилась и началась резня...

Нам – новобранцам отдали приказ прикончить раненых врагов, и пока ветераны будут мучить женщин, должны мы перерезать стариков. Немногочисленных детей согнали в хлев и подожгли центурионы, собственноручно. Им, верно, было скучно. Я помню этот вой. Впервые я такое видел. Обычно забирали всех с собой, и продавали в рабство.

Я, сам не свой, бродил среди горящих построек, глумящихся солдат, переступая, через трупы поверженных врагов, дрожащими руками перерезая горла, равнодушным к своей судьбе, обречённо глядящим в никуда, седобородым старикам и сморщенным старухам. Я был весь в крови, в липкой крови своих безответных и беспомощных жертв.

Пока все славные солдаты Рима, куражась, вспарывали животы замученным женщинам, и обшаривали убитых врагов в поисках наживы, мы – новобранцы, сносили тяжелораненых легионеров на пригорок с подветренной стороны, куда не добирался зловонный дым, медики перевязывали их, в большинстве случаев, смертельные раны и поили водой.

Мёртвых легионеров, мы стаскивали к горящей баррикаде и складывали рядами их изувеченные, обескровленные тела. А варваров на кучу. Ближе к вечеру, когда о поселении напоминали лишь чадящие головешки и огромная гора сваленных изуродованных варварских тел, а о наших потерях - посиневшие окровавленные лица шестидесяти четырёх легионеров, застывшие в предсмертных гримасах, когда вечернее солнце только коснулось вершин деревьев, я увидел маму...

Она шла в рубище, с испачканным лицом, едва перебирая слабыми ногами. Скрестив худые руки на высохшей груди. Откуда она взялась, я до сих пор не понимаю. Остановившись посредине пепелища, совсем недавно бывшего деревней и глядя в небо, мама замерла. Седые волосы, измазанные кровью, и руки, и лицо в крови. Едва заметно шевелились её губы, она тихонечко шепталась с небесами. Я подбежал к ней и обнял её щупленькое тело.

– "Что ты здесь делаешь?" - Я спрашивал, целуя ей каждый пальчик. "Зачем ты здесь?!."

Она взяла меня за голову руками, и что–то выкрикнув, наверное проклятье, мне харкнула в лицо. Я плача опустился на колени и обняв, крепко–крепко, её ноги, рыдал. Рыдал, не смея попросить прощенья. До моего слуха донёсся сумасшедший хохот старухи. Она плевала в каждого из нас, крича на непонятном языке, грозя своими кулачками, её трусило и мне на голову капали её горячие слёзы.