Африка глазами наших соотечественников - [84]

Однако такой благородный, добрый и гуманный человек, как А. С. Норов, был совершенно беспомощен в мире правительственных интриг и ведомственных интересов. Его министерство быстро превратилось в золушку бюрократической системы, чиновники саботировали его распоряжения и роптали на «бесхарактерность» начальника, даже студенты, по воспоминаниям путешественника М. П. Венюкова, «его не трепетали, даже, пожалуй, любили, но их основное мнение было, что он ни рыба ни мясо…» А. В. Никитенко, ближайший сотрудник А. С. Норова по министерству просвещения, с раздражением писал в своем дневнике: «Как бы он ни был просвещен и гуманен, он не способен противиться долго натиску враждебных обстоятельств».

Выйдя в отставку в 1858 г., А. С. Норов целиком отдался научной деятельности. Он участвует в издании русских летописей и исторических актов, исследует целый ряд памятников древнерусской и византийской литератур, в том числе «Хождение игумена Даниила» и греческое «Послание Марка Эфесского», которое публикует в Париже, совершенствуется в древнееврейском языке, ведет переписку с известным чешским ученым-славистом и национальным деятелем В. Ганкой, В письмах В. Ганки к А. С. Норову часто упоминаются редкие книги, которые чешский ученый покупал в Праге и Вене для своего русского корреспондента, в том числе средневековые чешские итинерарии в Иерусалим и Египет, где содержатся сведения об африканских христианах. Со своей стороны А. С. Норов отправлял В. Ганке русские книги. Эти приобретения пополняли диковинную норовскую библиотеку, которая содержала среди прочих книг большое число славянских и греческих манускриптов, первопечатные книги, редкие издания XVII–XVIII вв. на западноевропейских, славянских, греческом и восточных языках, обширную литературу по истории, классической и восточной филологии, богословию. Особенно богатая литература была собрана об Египте, Палестине, Сирии и Нубии. Интересно отметить, что ряд наиболее ценных греческих рукописей А. С. Норов приобрел в 1835 г. на Востоке.

О широте научных интересов Авраама Сергеевича свидетельствует опубликованное в 1854 г. его «Исследование об Атлантиде», в котором, однако, отразились его впечатления от путешествий в Африку.

В 1861 г., тяжело переживающий недавнюю смерть жены и верный внутреннему обету, А. С. Норов совершает свое последнее путешествие в Палестину, на Синай и в Малую Азию.

Умер А. С. Норов в Петербурге в 1869 г.

_____

Отрывки из книги А. С. Норова «Путешествие по Египту и Нубии…» приводятся по единственному ее изданию: А. С. Норов, Путешествие по Египту и Нубии в 1834–1885 гг., СПб., 1840.

Часть I

Первый шаг на этот берег Африки поразителен для европейца. Это раскаленное солнце и знойный песок, народ черных, их восточная одежда или их нагота; эти уродливые и вместе кичливые верблюды, влекущие мехи с водою; женщины, подобно привидениям, завернутые в белые саваны, с завешенными до глаз лицами, с проницательными взорами; то с кувшином на голове, то с нагим младенцем, сидящим верхом на их шее; эти имамы, сидящие поджав ноги, в глубокой задумчивости, с четками в руках и с молитвами пророку на устах; роскошные муселимы, едущие то на гордой арабской лошади, то на богато убранном осле; слепые и изуродованные нищие, лежащие как бы без чувств и палимые солнцем; этот оборванный, изнуренный народ, волнующийся туда и сюда, расталкиваемый палицами янычаров, которые сопровождают вельмож или европейцев; эти ни на что не похожие переходы, называемые улицами, — все это вам кажется сном, и вы стараетесь увериться в истине видимого вами.

Я ожидал видеть город, но чем более погружался в изгибы или ущелья Александрии, тем более искал ее и, только выйдя на площадь Франков, которая состоит из линии хороших домов европейских консулов, я увидел, что имя города можно приписать единственно этой площади, части старой гавани и нескольким казенным домам, обращенным на новую гавань; даже мечети в Александрии редки и нимало не красивы. Словом сказать, все здесь наводит какое-то уныние на путешественника; оно овладело до глубокой степени двумя моими людьми, которые, быв ослеплены блеском Вены, Триеста и Венеции, ожидали после двухнедельного бурного плавания найти приятное отдохновение за морем. Эта бесплодная пустыня и этот уничиженный род человеческий поразили их так сильно, что я должен был истощить все мое красноречие, чтобы их уверить, что не весь Египет таков, но все было напрасно: первое впечатление осталось в них на все время их путешествия. Я вспомнил тогда, что то же самое произошло с солдатами армии Наполеона.

Со всем тем общий вид Александрии, как например с высоты террасы дома нашего консула, имеет какую-то меланхолическую прелесть. С северной стороны по голубому полю необъятного моря рисуется в виде молотка или, как говорят древние писатели, в виде македонского панциря грустная и пустынная Александрия.

Обелиски Александрии находятся на берегу новой гавани, между береговою стеною древнего города и стеною новейшего построения. Не палаты кесарские, не сладострастное жилище Клеопатры возвышаются около них; теперь этот царский квартал (Buchion) покрыт землянками полунагих арабов, обитающих там вместе с своими стадами. Один из сих обелисков, присвоенный имени Клеопатры, еще гордо высится над рассеянным Прахом великолепия; другой повержен и частью занесен знойным песком; он лежит на обломившихся сводах и служит огромною перекладиною поперек небольшого оврага. Я попирал пыльною стопою его розовый гранит и его задумчивые иероглифы, которых глагол был слышан во времена фараонов. Оба обелиска, по свидетельству Плиния, были перевезены сюда из Мемфиса во время греческого владычества. Он их относит ко временам Мемфреса и говорит, что они стояли против царских чертогов; но по новейшим исследованиям на них открыты имена Мериса и Сезостриса. Время наложило на них руку свою; на южной стороне обелиска многие иероглифы почти совсем изгладились. Оба эти памятника давно уже подарены Мегметом-Али; один, стоящий — Франции, а другой — Англии; но трудность перевоза этих масс удерживает их еще среди родных песков. Волны новой гавани, обтекающие полуциркулем этот запустелый берег, подмывают его беспрестанно однообразным плеском. Отсюда можно хорошо обозреть положение этой гавани и древнего фароса. Этот знаменитый маяк воздвигнут Состратом Книдским и считался одним из семи чудес света. На нем была следующая надпись: «Сострат Книдский, сын Дексифанов, богам, спасающим плавающих». Опасность египетского берега и входа в обе гавани Александрии всегда были одинаковы. Фарос получил свое название, сделавшееся общим, от каменного островка, на котором он был построен и который соединялся водопроводом в виде моста с другим большим островом того же имени; на этом последнем стоит теперь дворец паши и часть города, но он уже более не остров; наносимая Нилом земля и развалины древней Александрии присоединили его к материку. И прежде он присоединялся к нему, но посредством молы, называемой Heptastadium, разделявшей обе гавани Eunosti и portus magnus. Это место теперь застроено домами. От восточной оконечности большого порта, вдревле Arco-Lochias, и до гробового города (Necropolis), замыкающего порт Евности, тянутся груды камней; это следы развалин града Александрова. Еще теперь видна линия и часть мостовой той главной улицы, которая проходила через весь город от ворот Каноповых, porta Canopica, до Некрополиса; тут были гимназия и форум. Колонны гимназии существовали еще не так давно; наконец, некоторые из них были срыты и перенесены в ближнюю укромную мечеть; не помещаясь в ней по высоте своей, они были перепилены! Оставались еще три превосходные колонны розового гранита; сжалившийся над их судьбою французский консул г. Мимо решился приобрести их своему отечеству; он часто направлял свои прогулки к этому месту — как вдруг однажды не нашел их более. Один из беев Александрии велел их подорвать и употребить на какие-то крепостные постройки. Отсюда ведет дорога, между нескольких букетов пальм, через городские ворота, к Помпеевой колонне.