Афинские убийства, или Пещера идей - [27]

В конце концов бабочки опустились на людей и начали погибать-.[34]

Когда в полдень Гераклес Понтор вошел в сад, окружавший его дом, он обнаружил, что землю покрывал плотный ковер мертвых бабочек. Но быстрые клювы гнездившихся на карнизах или высоких ветвях сосен птиц уже начали их пожирать: склонив шеи над изысканным угощением, удоды, кукушки, корольки, грачи, вяхири, вороны, соловьи, щеглы, сосредоточенные, как живописцы над своими палитрами, возвращали легкой траве зеленый цвет. Выглядело это странно, но Гераклес не счел это ни хорошим, ни плохим предзнаменованием, поскольку, кроме всего прочего, не верил в предзнаменования. Когда он шел по садовой дорожке, его внимание внезапно привлек шум крыльев справа. Из-за деревьев, распугивая птиц, появилась темная сгорбленная тень.

– Значит, теперь ты прячешься, чтобы пугать людей? – усмехнулся Гераклес.

– Нет, Гераклес Понтор, клянусь острыми клювами молний Зевеса, – затрещал дряхлый голос Эвмарха, – но ты платишь мне за то, чтобы я был осторожен и следил, не будучи замеченным, так ведь? Ну вот, я и научился этому ремеслу.

Подгоняемые шумом птицы прервали пир и поднялись в воздух: их невероятно подвижные тельца вспыхнули в воздухе и вертикально хлынули на землю, так что оба мужчины заморгали, ослепленные сверканием полуденного солнца в зените.[35]

– Эта жуткая маска, которую ты держишь за рабыню, жестами сказала мне, что тебя нет дома, – сказал Эвмарх, – поэтому я терпеливо дождался твоего прихода, чтобы сообщить тебе, что мой труд принес некоторые плоды…

– Ты сделал то, что я приказал?

– Так же, как твои руки исполняют то, что приказывает мысль. Вчера вечером я стал тенью моего ученика; без устали следовал я за ним на безопасном расстоянии, как орлица следит за первым полетом орлят; мои глаза были прикованы к его спине, когда он вместе со своим другом Эвнием, с которым встретился в стое Зевса, проталкиваясь сквозь толпы людей, наполнявших улицы, шел через весь Город. Не ради удовольствия гуляли они, если ты понимаешь, о чем я говорю: их летящие шаги направлялись к точной цели. Но пусть Зевс Кронид прикует меня к скале, как Прометея, и прикажет жалкой птице ежедневно терзать мою печень своим черным клювом, если я мог себе представить, о Гераклес, такую странную цель!.. По лицу вижу, что тебя изводит мой рассказ… Не беспокойся, я закончу: я наконец узнал, куда они направлялись! Я скажу тебе, и ты изумишься вместе со мной…

Солнечный свет снова стал медленно поклевывать садовую траву. Потом уселся на ветку и пропел несколько нот. К нему подлетел другой соловей.[36]

Эвмарх наконец закончил свой рассказ.

– Тебе видней, о великий Разгадыватель, что же все это значит, – произнес он.

Гераклес, казалось, на мгновение задумался, а потом сказал:

– Хорошо. Мне еще понадобится твоя помощь, любезный Эвмарх: следуй по стопам Анфиса по ночам и приходи сюда каждые два-три дня, чтобы все рассказать. Но прежде всего быстро лети в дом моего друга с этим сообщением…

– Как благодарен я тебе, Гераклес, за этот ужин на природе, – сказал Крантор. – Знаешь ли, я теперь только с трудом могу переносить мрачное заточение афинских домов. Жители деревень к югу от Нила поверить не могут, что в наших просвещенных Афинах мы живем взаперти, меж глиняных стен. По их представлениям, стены нужны только мертвым. – Он взял еще фруктов с блюда и воткнул остроклювый конец своего ножа среди извилин стола. Помолчав, он добавил: – Ты нынче не очень-то разговорчив.

Разгадыватель, казалось, очнулся ото сна. В нетронутом покое сада завела руладу какая-то пташка. Тонкий металлический перезвон выдавал присутствие Кербера, вылизывавшего остатки в своей миске, стоявшей на углу дома.

Они ужинали на крыльце. Повинуясь желаниям Крантора, Понсика с помощью самого гостя вытащила из трапезной стол и два ложа. Было прохладно, и становилось все холоднее, ибо огненная повозка Солнца заканчивала свой полет, оставляя за собой золотой шлейф, неумолимо тающий в воздухе над соснами, но еще можно было насладиться умиротворенностью заката. Однако, хотя его друг непрестанно блистал красноречием и даже юмором, рассказывая тысячи историй из своей одиссеи и к тому же позволяя ему слушать их молча, не вмешиваясь, Гераклес в конце концов раскаялся в своем приглашении: его мучили клочки загадка, которую он вот-вот должен был разгадать. Кроме того, он постоянно следил за выгнутой траекторией солнца, ибо не хотел опоздать на свою ночную встречу. Но афинское радушие вынудило его заметить:

– Прости, Крантор, друг мой, что я так плохо исполняю роль амфитриона. Я позволил моему разуму унестись в другие края.

– О, я не хочу мешать твоим размышлениям, Гераклес. Наверняка они напрямую связаны с работой…

– Да, это так. Но теперь мне стыдно за мое негостеприимство. Ну-ка усадим-ка мысли на ветки и поболтаем.

Крантор провел тыльной стороной ладони по носу и проглотил остатки плода.

– Хорошо идут дела? Я имею в виду, в работе.

– Грех жаловаться. Со мной обращаются лучше, чем с моими коллегами из Коринфа или Аргоса, которые только расшифровывают загадки Дельфийского оракула для немногих богатых заказчиков. Здесь меня зовут по разным неотложным делам: разгадать тайну египетского текста, найти утерянный предмет, обнаружить вора. После того, как ты ушел, в конце войны, было время, когда я умирал с голоду… Не смейся, я не шучу… Мне тоже довелось разгадывать дельфийские головоломки. Но теперь, в мирное время, для нас, афинян, нет лучшего занятия, чем раскрывать тайны, даже если их нет: мы собираемся на Агоре, или в Ликейских садах, или в театре Диониса Элевтерия, или даже просто на улице, и без конца расспрашиваем друг друга… И когда никто не может ответить на вопрос, нанимают Разгадывателя.