Афина Паллада - [58]

Охладеет Ясон к Медее, волшебной внучке Солнца. Задумает жениться на другой. С той же силой, с какой Медея любила Ясона, она возненавидит его. В ярости мщения погубит невесту мужа, отца невесты и своих детей. Даже трупы детей не оставит Ясону и скроется на колеснице, запряженной драконами.

Безрадостна будет старость аргонавта. Нигде не найдет он уюта своему сердцу. Отвергнутый всеми, придет он однажды на берег моря, где песок заносит корабль его молодости — Арго Крылатый. Усталость свалит Ясона. Ляжет он в тени корабля и уснет под ласковый лепет волн. Обрушится ветхая корма и похоронит под обломками некогда славного капитана.

— Несчастная, — прошептала Секки. — Какие вы, мужики, коварные! Так и ты бросишь меня…

— Теперь все изменилось. Когда я пойду на пенсию, Мухадин уже полетит за новым руном к звездам. Тогда новые миры будут называться не созвездиями Атомной Войны, а созвездиями Молота, Зари, Ярлыги…

— Ты такой грамотный, — терлась она лбом о его щеку, — разве я пара тебе?

Саид не успел ответить — собаки встали, подняли уши, послышался конский топот. Секки скрылась. Саид держал собак. Было одиннадцать часов. Подъехал Маркелия.

— Не спишь? Вот хорошо, поговорить надо. Рабочие напились в поселке, бузят, я следил за ними, услыхал, хотят ночью увезти Секки в аул. Что делать будем?

— Не знаю, — признался Саид после долгого молчания.

— Эх, мужчина! Защитить женщину не можешь! Пускай она едет со мной, спрячу на кошаре тайно от бригады и жены. Пока ночь, а ты думай и придумай, что делать. Сейчас они никого не трогают, арестовать их нельзя, а потом поздно будет. Вернутся они — ты будешь дома, а ее нет, пусть поищут!

— Спасибо, Георгий… Делай так…

Вызвали Секки, сказали. Она собралась быстро. Маркелия отвернулся. Жгучая ласка упала из терпеливых сиреневых глаз, покатилась по разом зацветающей степи. Они поцеловались — вот и продолжилась их легенда. Секки распахнула рваное плюшевое пальто, протянула Саиду башлык:

— Возьми, а то холодно в степи.

— Ты соображаешь, что говоришь? Твоя мать сказала, кому отдать? Космонавту!

— Она сказала — главному джигиту.

— Космонавт и есть главный! Завтра поеду в город, пошлю дяде, пусть передаст… Георгий, я поеду, решу с отарой в совхозе, смотри, пожалуйста, беспокоиться буду.

— Скорее возвращайся и решай. Ну, поехали!

Секки ловко вскочила на круп коня. Саид долго смотрел им вслед, и они растаяли в звездном мраке.

Перед утром валил снег. Было светло, а бригада не вставала — делать нечего. Саид знал, что проснулись все, но молчат, думают под одеялами. Торопливо вскочил, одевается, будто его ждет отара.

— Эй, Рая, почему не топишь? Голодовку, что ли, объявила?

Разият молча встала, неохотно разжигает камыш.

— Проклятая жизнь! — затягивается цигаркой под тулупом Али. — Ни днем, ни ночью покоя нет!

— Какой ночь, слушай! Утро уже! — бодрится Саид, сглаживая русский язык акцентом, чтобы быть ближе к горцу Али.

— Расчет, товарищ начальник! — смеется глазами Сафар: он рад, что вернется в город.

— Лучше на рудниках Эльбруса сдохну! — ругается Али. — Там родился, там и кости положу!

Старший помалкивает. Он знает: Каспий и Эльбрус — пастухи-одногодки. Пусть прикаспийские степи горьки, как полынь. Пусть у них расформировали отару. Море, лежащее близко, задолго до рассвета начало свою работу. Синий косматый старец погнал свои отары к береговым сланцам. Недвижны только глубины его сердца. Там старый ревнивец играет кудрями молодой казачки, которую подарил ему сын Эльбруса, Терек.

Али вышел из домика, тут же вернулся, схватил двустволку и умчался. За стеной грянул выстрел, другой. Вернулся Али с убитым сайгаком.

Саид промолчал — охота запрещена, лицензии на отстрел они израсходовали. Сам снял шкуру — Али снимал плохо, заливал кровью. Похвалил меткий выстрел брата.

Мухадин скакал по полу в настоящем седле. В руках камышинка-ярлыга. Овцы — кусочки кизяка. Предводительствует голова убитого козла.

— Вещи уложила? — спросил Али жену по-балкарски. Обычно они говорили по-русски.

— Как он скажет, — показала Разият на старшего.

— Что он бог и царь, что ли? — буркнул Али. — Теперь равноправие, даже ты, женщина, имеешь голос.

— Я думал ночью, — сказал Саид. — Останемся. Сейчас поеду в райком, в крайком, в ЦК напишу — отару отдадут. Мы чабаны. Обязательство выполним. Режьте пока камыш. Другим говорите, что уедем, так лучше будет.

Пожилой рабочий совершил намаз у колодца, помолился и, страдальчески морщась от язвы желудка, пришел к чабанам.

— Загуляли наши ребята в воскресенье и Секки, должно быть, с ними.

— Наверное, — поддакнул Саид, радуясь, что она скрылась незаметно.

— Когда уходить будете? — спросил рабочий.

— Вот иду узнать, — ответил Саид.

— Комнату вашу займу тогда.

Разият с ненавистью гремела посудой на печке.

— Большой папка! — закричал Мухадин. — Привези мне из города больших овец и палку. Какая это ярлыга? Камыш!

— Овец в городе нет, — словно взрослого, убеждает чабан племянника. — Ну, смотрите тут. Пойду. Патроны берегите. Всех сайгаков не перестреляешь! Голову надо иметь! Полон вагон мяса у нас! Сахару купите, картошки и другой хабур-чабур. Денег я займу у Агаханова, обещал вчера.