Афина Паллада - [54]

— Отара где? — крикнул чабан на уныло потупившуюся арбичку.

Ограда скрывает внутренность база, но чабан не услышал дыхания восьмисотголовой отары.

— Забрали, — заплакала арбичка. — Расформировали. Управляющий и зоотехник. Вода, говорят, близко подошла.

— Где подошла? Так и было! Выход на бурун показывали?

— Да, и мост Али предлагал ремонтировать, одну сторону мы сделали из бревен, что ты возил.

— Когда забрали? — полыхает гневом чабан.

— Четвертый день уже.

— Почему отдали? — как плетью, хлещет он женщину. — Кто разрешил? Где Али и Сафар?

— В карты играют, — виновато опустила плечи Разият.

— Я им покажу карты!

Едва старший ступил на порог, братья вскочили.

— Почему сидите дома, интересно мне знать?

— Мы решили расчет брать, — ответил Али.

— Пока не взяли, режьте камыш.

— Снег идет, — вставил Сафар.

— Я сказал…

Братья живо оделись, взяли резаки, проволоку, ушли.

В беленых горницах жарко. Одинарные оконца запотели. Разбитое стекло в одном заткнуто ватником. Саид осмотрел ружья. Глянул на мягкий чемодан Сафара в авиа ярлыках, перетянутый сыромятным ремнем. Отвел глаза от социалистического обязательства бригады, висевшего на стене: теперь оно, как и последняя грамота, годно разве на раскур.

Разият бесшумно ставит на стол блюдо с мясом. Разрезает горячую пшеничную буханку. Саид сполоснул руки. Молча ест. Запивает желтой, как керосин, вкусной кумской водой, принесенной с родного Эльбруса. Ведро и старинная медная кружка поставлены рядом.

Нет, не хочется есть. Обида гложет его. Говорил же осенью: надо уйти с этой кошары. А опасности нет и сейчас. И мост все равно надо чинить.

Влез в жаркий, как печь, полушубок, в папаху — и верх и подкладка из цельной бараньей шкуры, — взял ружье, оседлал кобылицу. Выходя из конюшни, встретил Секки — шла с камышовым снопом домой, кормить больного мужа. Печально переглянулись.

Контора отделения — низенькая горница с разбухшей саманной печкой. Потолка, как и всюду, нет — над головой стропила. Глина на стенах осыпалась, виден камыш. Мокрый земляной пол. Шкафик. Сейф-сундук. Стол на курьих ножках, застланный красным ситцем в чернильных пятнах. Окошко одно, меньше, чем на кошаре Муратова.

Около печки с тлеющим кизяком рабочие на корточках курят «атомные», махорочные сигареты. За столиком Бекназаров в чабанских валенках и полушубке. Только шапка своя, каракулевая. Рядом примостился сытый, с белесыми ресницами бухгалтер в длинном, до пят, тулупе. Напротив управляющего — румяная, полнотелая учетчица в зеленой стеганке, пуховой шали и хромовых сапожках.

Когда Саид вошел, в конторе все помирали со смеху. Не смеялся лишь бухгалтер — он только что рассказал новый анекдот.

Бекназаров приветливо пожал руку чабану, продолжая переживать анекдот.

— Судьбу отары вы решили, — сказал Саид. — Решайте судьбу бригады. Чабаны мои в карты играют. Уходить собираются кадры.

Спелые груди учетчицы еще колыхались, но глаза с поволокой посерьезнели. Смолк смех. Бухгалтер углубился в засаленный кондуит.

— Стихия! — развел маленькие крепкие руки Бекназаров. — Будем управлять ею, как записано в Программе, но не сразу.

— Вы и коммунизм будете строить не сразу! — пылко прорвался гнев чабана.

— Ай-ай-ай, товарищ Муратов! Какой горячий скакун! Уже с порога нашел у нас недостатки: коммунизм плохо строим! Вот это принципиальная критика — быка за рога! — засмеялся, блеснув симпатичными зубами, управляющий.

— Извиняюсь, я не это хотел сказать, — покраснел чабан. — Поспешили вы — вода не прибывает, я палки в трех местах ставил и выход нашел по буруну.

— Рисковать народным богатством не имеем права, хоть и плохие мы коммунисты.

— Что же мне делать? В середине зимы без работы оставили!

— Сочувствую, но помочь не могу. Сдавай коней, инвентарь, езжай на центральную усадьбу — там директор решит. У меня отар нет.

— За триста верст ехать, — чуть не плачет горец, обращаясь к рабочим. — А когда я отару принимал, она не вставала, руками поднимали…

— Мы тебе зерна давали, как на три отары! — говорит Бекназаров.

— Ашот Давидович, — просит управляющего хромой замасленный тракторист. — Нельзя Муратова отпускать, второго такого чабана нет, я его три года знаю, его в Москве знают!

— А кто сказал, что он плохой чабан? — открывает папку Бекназаров. — Вот можешь прочитать проект характеристики на Муратова, дай бог тебе такую заработать… «Влюблен в свое дело… чуткий товарищ и друг… морально устойчив… принципиален в партийной и хозяйственной критике недостатков…»

— Не надо характеристику. — Саид перепуган. — Отару отдайте. У меня нету другой профессии, семью тоже одевать-обувать надо…

— Не падай духом, Муратов, — с участием говорит бухгалтер. — Пока не решишь вопрос, средний заработок начислять будем.

— Почему? — спросил управляющий. — Они ведь камыш режут.

— Это их дело. Еще и стихийные выплатим при увольнении, — настаивал бухгалтер: почувствовалось, что он с управляющим на ножах.

— Какое увольнение? Зачем увольнять? — опешил Саид.

— Я помню, эту кошару заливало, — говорит старый рабочий. — Хлынуть недолго, перенести ее надо за бурун.

— Я за нее не держусь, — просит всех чабан. — Есть резервная кошара, с синим домиком.