Афина Паллада - [25]

В те дни расплодилось великое множество крыс. Холеные твари пожирали в подземных складах розовые балыки, лунные головы сыра, круги ожиревших в подвальной дремоте колбас и сладкие пчелиные города, полные сгущенного солнца. Прожорливые пигмеи грызли и картины мастеров, редкие издания стихов, подтачивали цоколь новых учреждений. Они оставляли после себя лишь каменно твердые палочки помета.

А ему снились деревенские щи, картошка в мундирах, которую он макал в крупные кристаллы желтой соли, и сочная кавказская черешня, облепившая деревья снизу доверху. Снились кокосовые пальмы с орехами, как бочонки, и облака, плывущие эскадрами таинственных фрегатов.

Зная, что сны сбываются, он все более ценил жизнь и оставлял красочный след на ее девственных песках — симфонически звучащие записи, пищу гигантов.

Раз в три дня он с боем добывал несколько мерзлых морковок, фунт кукурузных отрубей или полфунта жмыха.

В гавани от иностранных кораблей знойно пахло финиками и жирной нефтью. Сытый ветер запада доносил ароматы какао и кофе.

В белый февральский мороз он грезил о смуглом до краснины чае. В промерзшей библиотеке смаковал «чаи» Даля.

«…Чайное-дерево… Чаи черные, цветочные, зеленые, красненькие, желтые (высшие)… Чай мятный, шалфейный… Чай с позолотой, с ромом… Лесной чай… Луговой чай… Кирпичный чай… сбитый в бруски… варится с молоком и хлебается ложками…»

Изобретательный, он заваривал чай диким грушевым и барбарисовым листом. Летом на юге он набил листом карманы, чтобы куртка пропиталась ягодным покоем и выкурила вонь капитанской трубки.

Лист кончился, а чай ему необходим для работы. Тогда он заварил кипяток лепестками неизвестного тропического цветка из гербария, купленного у букиниста за осьмушку хлеба. Вкус чая был необыкновенным. Теперь он и думать не хотел о чайных плантациях Цейлона, Китая, Индии, Кавказа. Никакой другой напиток не утолял его жажды.

Лепестков хватило по-настоящему на одну заварку, но он неделю кипятил разварившиеся бледно-лимонные чешуинки, пока они полностью не растворились в речной воде. Воду он приносил в мятой разрисованной жестянке из-под довоенного шоколада. К жестянке он приспособил дужку из проволоки, так что получился котелок.

Сколько он помнит себя, он всегда мечтал иметь собственную яхту в роскошном оперении поющих парусов. Яхта нужна ему, чтобы оплыть Землю триста тридцать три раза, открывая новые краски зорь, морей и мужественного страдания солнечного комочка, называемого сердцем. Тысячи раз рисовал он в воображении линии корабля, знал каждый его уголок и был не только на ты с лично подобранной командой, но знал судьбу и историю каждого.

Только в одну каюту не решался он войти. Оттуда среди ночи неслись звуки арфы, слышалась песня девушки, на отделку платья которой пошла половина звезд северного неба.

Чтобы построить, оснастить и снарядить корабль, сначала нужно открыть соответствующую гавань и населить ее добрыми, ясноглазыми, смелыми, приносящими счастье утопистами. Для этого требуются деньги. Очень много. Хотя и не столько, сколько стоят мечты обитателей гавани. И он думал найти уникальное захоронение старинных монет, скифский котел с драгоценностями жен Аттилы.

Теперь новое обуяло его. Монеты, пока ненайденные, он действительно пустит на сооружение гавани и оснастку корабля. Корабль же пойдет в длительную экспедицию за чудесным цветком, неведомо как попавшим в гербарий. Так люди познают сладость нового эликсира, дающего нержавеющую любовь, вечную молодость, весну, а может, и бессмертие.

Он терпеливо изучал рабдомантию, науку поисков кладов, и дело подвигалось. Остановка за малым — нет денег доехать до теоретически открытых сокровищ.

Революционные матросы на улицах делали ему, капитану, на караул и делились с ним скудным пайком. Тогда он останавливался возле уличной жаровни, принадлежащей какой-нибудь крысе, и по примеру персонажей притчей пропитывал ломоть вкусным дымком скворчащего мяса.

Божественной амброзией казались ему ржаные сухари с ключевой водой где-нибудь в тени минарета, в жаркий полдень аравийской пустыни. Наслаждаясь таким образом, он все более превращался в эпикурейца, что заметили его товарищи по работе — репортеры, ведающие пожарной и тюремной хроникой. Сам он работал в отделе птиц, цветов и музыки.

Томимый юношескими мечтами о Земле королевы Мод, островах Адмиралтейства и орлиных мирах Галактики, он непреложно верил, что Недоступное встречается лишь в книгах, а в солнечной пене жизни, сотканной из гранита, льда, нежности и прозорливости, всегда отыщется виток Доступного невозможного. Просто нужно иметь великолепное зрение.

Итак, нужно найти землю, где растет чудесный чай.

Бросив писать статьи в газете, он вооружился железным философским фонарем и спустился в тайные вместилища мозга, где погибнет всякий, имеющий груз сомнений и разочарований. В тех вместилищах хранятся золотые запасы, о которых их владельцы не подозревают. Когда-то они были необходимы и ими пользовались, выходя на бой с саблезубым тигром и косматым мамонтом. Человек против огромного клыкастого зверя — нужна была классическая вера в чудесное, в победу. Сомнениям места не было. Иначе человек был обречен на гибель. Эти запасы выручали знаменитых мореплавателей, путешественников в джунглях, ученых, приходивших без оружия в племя охотников за черепами. Эти запасы скрыты теперь вековыми наслоениями мещанства, жизни на коленях, крысиного благополучия в теплых и смрадных норах.