Афганский дневник - [8]

Показалось, что сигналист заиграл подъем буквально через минуту. Выезжать было еще рано, но Скобелев, будто и не спал, мгновенно спрыгнул на земляной пол:

— Не могу спать, когда такое слышу, — и вдруг заливисто, по-мальчишески рассмеялся.

Вот и сегодня, уже в своей машине, недолго погрустив из-за песни, Евгений Константинович опять улыбался, подшучивал над событиями лагерного дня, и его широкое лицо с крупными чертами, чуть азиатским разрезом внимательных темных глаз выглядело безмятежно, очень молодо.

Подливая из тяжелого солдатского чайника в стаканы чай, Скобелев неожиданно спросил:

— Встречал когда-нибудь совсем счастливого человека? Можешь смотреть на меня: всю свою жизнь считал и сейчас считаю, что я самый-пресамый счастливый. Нет, ты не думай: я искренне говорю!

Но как не сомневаться, если я уже знал из предыдущих разговоров его биографию. Разве безмятежно счастливой она была?

Отец Скобелева погиб на фронте, мать умерла через два года после Победы. Шестилетним мальчонкой Женя попал в детский дом, затем его усыновили, но потом опять вернули в детдом, из которого он поступил в суворовское училище. Да и офицерская служба начиналась трудно. Вместе с лейтенантскими погонами получил назначение в Заполярье. Край суровый, но Скобелев не унывал. Умного, дельного командира взвода заприметил и взял под опеку большой командир, генерал. Поопекал немного и пригласил к себе в адъютанты. Лейтенант к адъютантству не рвался, о чем честно доложил начальнику. «Пока я здесь служу, будешь командовать взводом», — пошутил генерал. Оказалось, что в шутке была немалая доля правды…

В дверь машины-салона осторожно постучали.

— Входи, гонец! — весело, но с оттенком беспокойства — не случилось ли чего? — крикнул Скобелев.

Вошел, однако, не посыльный, а солдат-истопник.

— Товарищ подполковник, я ваши перчатки принес, большое спасибо. Вы извините только: я их немного испачкал.

— Не беда. Руки-то на посту не мерзли, автомат крепко держал? Это и есть главное. Иди отдыхай и утром не спеши: с печкой сам управлюсь.

Солдат спустился по лесенке, бережно прикрыв за собой дверь, а Скобелев повернулся ко мне:

— Хороший парень — работящий, скромный. Встречаю его вчера, когда мы с тобой приехали; куда, спрашиваю, бежишь и откуда? Печь, отвечает, разжигал, бегу в караул заступать. А вижу, что руки у парня голые, в рукава шинели их прячет. Что, говорю, потерял утеплители? Пришлось, пока старшина выдаст утром новые, дообмундировывать часового — ночью-то закоченеют пальцы…

Евгений Константинович повертел свои фирменные, с оторочкой, с некогда белым, а теперь грязно-серым мехом внутри перчатки и рассмеялся:

— Техники да электроники у нас в Советской Армии до черта, но в белых перчатках настоящую службу пока еще не прослужишь. Вот ты уедешь и тоже, наверно, что-нибудь про электронику в газете накропаешь. А напиши-ка лучше про моих парней: они и печь на одной угольной пыли растопят, и грязь сапогами месят не день и не два, и на посту ночь напролет стоят, на таком посту, где ветер, как бельевые веревки, хлещется, а укрыться нигде нельзя — выполняешь боевую задачу, как в уставе сказано. — Скобелев перестал улыбаться, погрустнел: — Все, что могу, для этих ребят — делаю. И люблю их, как… Ну как старший товарищ любит своих боевых побратимов. Но мне, понимаешь, хочется, чтобы не только я, чтобы во всем народе их любили, знали, какую они трудную службу несут. — И вдруг без перехода: — А какая у меня жена!.. А сын! Шестнадцать лет всего, а выше меня вымахал… Вообще я считаю, что замуж за офицера выходят только по двум причинам: по незнанию или по любви. Надя, правда, вышла за меня комплексно: по незнанию, перешедшему в любовь.

История женитьбы Скобелева при всей ее внешней авантюрности довольно типична для офицерских семей. Со своей будущей женой он познакомился в дни курсантского отпуска, на танцах в Доме культуры. Если учесть молодость, безответную школьную любовь, то вряд ли надо осуждать Евгения за легкомысленное заявление другу: «Если вон та девушка пригласит меня на белый танец, то я на ней женюсь». Девушка пригласила, а через месяц с удивлением, наверно, прочитала телеграмму из Ленинграда: «Выезжаю регистрировать брак». Сын у Скобелевых родился за несколько дней до лейтенантских звезд отца… Так вот и сложилась у Евгения Константиновича семейная жизнь — стремительно и прочно.

— Веришь, восемнадцать лет с Надеждой живем и ни разу не поругались. Спорить — спорили, но плохого друг другу не говорили никогда. Жена знает, что я люблю свою профессию, и к службе меня не ревнует.

Попыхивала пламенем железная печка, в ее ребристой, изогнутой под прямым углом трубе свистел налетающий с гор ветер, пророкотал и затих неподалеку мотор уазика, хлопнула дверца, слышно было, как часовой спросил у приехавшего пароль: порядки в лагере строгие, военные. Чаю, и не только его одного, было еще вволю, концерт «Для тех, кто в море» давно кончился, спать ни хозяину, ни мне не хотелось, да, пожалуй, и не имело уже смысла: до подъема оставалось куда меньше времени, чем прошло после отбоя.

Были те нечастые в жизни минуты, когда не требовалось употреблять в разговоре поднадоевших выражений: «откровенно сказать», «если начистоту» и подобных. Заговорили вдруг о любви, о верности. Ведь как ни крути, военный человек ответствен не только за службу, а разлук с семьей на его долю выпадает поболее, чем у других.