Афганский дневник - [30]

…Вверх-вниз, с гребня во впадину и снова на гребень — так час за часом, километр за километром идет батальон. К полудню поднялись на очередную вершину, привал. Михнов и Никитин уселись рядышком и сразу заспорили: деревцо, под которым сидят, это боярышник или дулана? Не особо прислушиваясь к доводам, пытаюсь понять, чем же так похожи эти ребята? Михнов на год младше, необщительнее, любит шутливую, «южную» интонацию. Кто-то неподалеку швырнул на землю вещмешок, Михнов скосил глаза: «Миш, дорогой, пыли и без тебя много». Родился и вырос в Симферополе, окончил профессионально-техническое училище, слесарь-монтажник. Никитин скупее на слова, свое мнение отстаивает сдержанно: если, мол, дулана, то объясни, чем она по науке должна отличаться от боярышника? На долгую паузу друга улыбается, впрочем, без видимого торжества. Призывался из Казахстана, тоже выпускник ПТУ, сын директора промкомбината. А похожи оба сержанта заметной уверенностью в себе, особой выправкой умелых и видавших виды солдат.

Любопытно, что и сам Занятнов в горах почти не отличается от своих ребят ни внешне, ни манерой поведения. Никто ни к кому здесь не подлаживается, а проблемы поколений нет и в помине. Лишь один раз подполковник повысил голос: когда на боярышник (дулану) вскарабкался за ягодами кто-то из саперов, повис там, как обезьяна-ленивец, и первого приказания слезть не расслышал.

Солнце поднялось в зенит, тень под спорным деревом сократилась до диаметра кроны, а тут еще налетел ветер, закружил по вершине пылевой смерч. Михнов и Никитин, не прекращая спора, ушли менять наблюдателей. Через пару минут смерч умчался к другой вершине, стало ясно и тихо, и в этой тишине вдруг засвистели пули. Команда Никитина «Укрыться» и доклад Михнова прозвучали почти одновременно:

— Шесть человек возле отдельных деревьев, расстояние полтора километра!

Доклад приняли с пониманием: раз полтора километра, то стреляют на авось, их личное дело. Все же доложили по рации командованию, и начались встречные вопросы: что за люди, чего хотят, почему стреляют?

— Товарищ подполковник, разрешите у них запросить, требуются ли наши биографии и состав семей? — о напускной серьезностью обратился Михнов к Занятнову.

Занятное не ответил на шутку: пусть и далековато чужие стрелки, а всякое бывает, лучше уйти с голой вершины. Передовые роты уже втягивались в зелень небольшой долины, можно было выступать и арьергарду. «Приготовиться к движению!»…

Нет ничего хуже в горах, чем спускаться по крутому каменистому склону: скользят и разъезжаются ноги, дрожат одеревеневшие мускулы, мысленно уговариваешь их не дурить, подчиниться, изобретаешь всякие хитрости — где на пятках проедешь, где обопрешься о камень ладонью… Временами впереди кто-нибудь падает; поднимается торопливо, всем видом показывая, что это чистая случайность, мелочь житейская. Возле долины сошлись с цепочкой афганских воинов — они двигались по нижней, более удобной тропе. Снаряжение у афганцев такое же, походное, но есть элементы комфорта — к примеру, транзисторный приемник. Из добрых чувств нашли в эфире московский «Маяк», включили погромче. «Это не важно, не так это важно, важно, чтоб кто-то был рядом с тобой», — убеждала певица. Михнов притормозил, смущенно улыбнулся;

— Даже не верится, что где-то такое поют. Кажется, весь мир по горам карабкается.

Немилосердно жжет горное солнце, болтаются на ремнях давно опустевшие фляги, катятся вниз каменные осыпи, зависает мельчайшая невесомая пыль. Зато в долине награда: крохотная, в пару метров шириной, а все же настоящая речка. Солдаты сбросили вещмешки, легли на камни, потянулись губами к воде — к первой живой воде за все время пути. Михнов и Никитин, сохраняя достоинство ветеранов, неторопливо, аккуратно умылись, потом наполнили фляги и попили из них.

Сколь ни короток был этот внеочередной роскошный привал, но подъем из долины начался веселее. Перед сумерками рота вышла к подножию следующего крутого холма, надо было вскарабкаться наверх и там окопаться, готовиться к ночлегу. Метрах в ста от вершины, на площадке, справа замкнутой скалой, слева обрывом, зашатался, слепо пошел боком высокий худой солдат, одетый в ватную куртку. Никитин прыгнул вперед, схватил его за плечи:

— Гасан, держись, уже близко. Давай пушку, я донесу.

Солдат остановился, продолжая раскачиваться, отрицающе повел головой, перевесил автомат с плеча на шею, снова занял место в цепи. Никитин почти силой отнял у Гасана мешок, пошел вплотную за ним. На вершине солдаты и офицеры минут пять сидели молча, восстанавливали дыхание. Никитин отвязал от мешков и постелил на земле две куртки — свою и Михнова, достал какую-то таблетку, заставил Гасана лечь и выпить лекарство. Михнов тем временем выбрал место для окопа, уже засверкала в его руках отполированная тоннами каменистой афганской земли саперная лопатка. Не останавливаясь, через плечо спросил:

— Что с Амировым?

— Озноб, температура поднялась, — ответил Никитин.

— Юра, сходи к командиру. Гасана в лагерь отправлять надо.

Ребята, не надо. Я отлежусь и пойду; правда, — простонал Амиров.