Аффект: практика судебной психолого-психиатрической экспертизы - [66]

Был «как пьяный», пытался успокоиться, «внутри ощущал пустоту». Как ехал, не помнит; то, что в пакете не только его вещи, понял после того, как зазвонил телефон П. Приехал домой, долго сидел в ванне под холодной водой. Потом переоделся в спортивный костюм и поехал на службу, по дороге выкинул пакет, коврики. Отмечает, что «чувствовал безразличие к себе, были плохие мысли». На второй день поехал со старшей дочерью на дачу. А на следующий день вышел на службу, вечером был допрошен милиционерами, где и дал явку с повинной. Отмечает, что сейчас у него состояние «неплохое». Говорит, что «очень хочет вернуться домой, в семью, сохранить ее». Подэкспертный хорошо ориентируется в материалах уголовного дела. Обеспокоен сложившейся судебно-следственной ситуацией, исходом уголовного дела. Говорит, что очень переживает за детей, как сложится его дальнейшая семейная жизнь. Поясняет, что семья и родители в данной ситуации его поддерживают, жена приходит на свидания, а у отца хоть и произошел инсульт, но он «вошел в его ситуацию». При экспериментально-психологическом исследовании выявляется способность к выполнению основных мыслительных операций с использованием практически значимых признаков объектов. Интеллектуальный уровень соответствует полученному образованию и образу жизни. Ассоциативные образы в целом отражают содержание и эмоциональный подтекст понятий, малопроективные. Память в пределах невысокой нормы. Темп выполнения умственных действий достаточный. Для подэкспертного характерны просоциальность установок и поведения, стремление соответствовать высоким социальным стандартам и ожиданиям значимых окружающих, потребность в признании, уважении и внимании, избирательная общительность, доброжелательность, а также чувство ответственности за близких. Ему свойственна в целом устойчивая самооценка при повышенной впечатлительности и чувствительности к негативным оценкам собственной личности в субъективно сложных ситуациях. Его отличает склонность к накоплению отрицательных переживаний при стремлении не раскрывать их содержание окружающим. При достаточной гибкости поведенческих тактик в сочетании с некоторым игнорированием отрицательной информации извне отмечается тенденция к откладыванию решения субъективно сложных ситуаций с ожиданием их естественного разрешения. Характерно некоторое вытеснение отрицательных переживаний с соматизацией тревоги.

На основании изложенного комиссия пришла к заключению, что К. каким-либо хроническим психическим расстройством, слабоумием или иным болезненным состоянием психики не страдает. Как следует из материалов уголовного дела и результатов настоящего обследования, он не страдал таковыми и в период, относящийся к инкриминируемому ему деянию. В тот период у подэкспертного не было также признаков какого-либо временного психического расстройства. Поэтому в период инкриминируемого ему деяния К. мог осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими. В настоящее время К. также может осознавать фактический характер своих действий и руководить ими, правильно воспринимать обстоятельства, имеющие значение для дела, давать показания; в применении принудительных мер медицинского характера он не нуждается. Поведение К. в период совершения инкриминируемого ему деяния и на момент судебно-психиатрического освидетельствования не носило установочный характер, т. е. не было нацелено на сознательное предъявление какого-либо необычного психического состояния в виде психического расстройства или аффекта. К. во время совершения инкриминируемого ему деяния находился в состоянии аффекта (кумулятивного аффекта).

Психологический анализ материалов уголовного дела и данных настоящего клинико-психологического обследования показывает, что на протяжении длительного периода в условиях психотравмирующей ситуации, связанной со взаимоотношениями потерпевшего П. с женой К. и с поведением потерпевшего по отношению к подэкспертному, у К. происходило накопление эмоционального напряжения с нарастанием тревоги, подозрительности, чувством унижения, субъективного ощущения разрушения семьи, со снижением фона настроения. Индивидуально-психологические особенности К. в виде повышенной чувствительности к фрустрациям, высокой субъективной значимости для него семейных взаимоотношений, склонности следовать конвенциональным формам поведения, стремления избегать открытых конфликтов, невыраженности агрессивности и импульсивности, тенденции к накоплению отрицательных переживаний, высокого самоконтроля способствовали в условиях длительной психотравмирующей ситуации кумуляции эмоционального напряжения (в структуре стресса и внутриличностного конфликта) без его отреагирования вовне. Попытки К. найти решение субъективно значимой проблемы, выход из сложившейся ситуации путем выяснения отношений с потерпевшим и со своей женой завершались некоторым снижением эмоционального напряжения, чувством успокоенности, которое, однако, проходило после очередного свидетельства возобновления отношений между потерпевшим и его женой. После просмотра видеозаписи К. убедился в интимных отношениях своей жены с потерпевшим, его эмоциональное напряжение резко усилилось, и, несмотря на то что жена обещала больше не встречаться с П., его эмоциональное состояние изменилось – стали проявляться признаки профессиональной дезадаптации, у него, по показаниям свидетелей, «в поведении появилась какая-то настороженность, напряженность, он стал более замкнутым», стал «как-то сосредоточен в себе, думал о чем-то», не сразу отвечал на вопросы, «сильно переживал», «стал тяготиться службой», «вопросы служебного характера у него отошли на второй план». Затем, когда К. после отъезда своей жены в Крым узнал через распечатку ее телефонных переговоров о том, что она вопреки своему обещанию продолжала общаться с потерпевшим П., его эмоциональное напряжение резко усилилось, сознание заполнилось переживаниями, непосредственно связанными с психотравмирующей ситуацией, появилось субъективное представление, что П. с его женой договорились встретиться в Крыму. При настоящем клинико-психологическом обследовании выявились такие нарушения эмоциональной сферы в тот период, как некоторое сужение поля восприятия («в глазах пелена, туман, по улице иду – впереди вижу, а сбоку как шторки»), ощущение безысходности, изменения чувства времени («время как будто ускорилось»), вегетативные проявления («все сжалось внутри», «стало тяжело дышать»). В то же время у К. происходила борьба мотивов, оставались сомнения в том, что П. уехал в Крым, он решил убедиться в этом и поехать домой к потерпевшему. После встречи с П. и его высказываний, воспринятых К. как оскорбительные, издевательские, унижающие его честь и достоинство, у него на фоне ощущения безвыходности из сложившейся ситуации и собственной беспомощности субъективно внезапно произошла разрядка накопленного эмоционального напряжения в виде аффективного взрыва с появлением выраженного чувства гнева и ярости (по типу «последней капли»). Аффективный взрыв характеризовался частичным сужением сознания с фрагментарностью и неполнотой восприятия своих действий (не помнит точного количества ударов и момента удушения), окружающей обстановки (по показаниям свидетелей, «на наши замечания мужчина не реагировал и продолжал душить»; «на наши возбужденные крики К. никак не реагировал. Он поднял голову, потом снова опустил голову так, как будто вообще нас не видел… Он не видел, что люди смотрят, не воспринимал криков»; «создалось впечатление, что К. не воспринимает окружающего». Аффективный взрыв сопровождался также нарушениями произвольной регуляции деятельности с импульсивностью действий, нарушениями контроля и прогноза их последствий, что подтверждается «Заключением эксперта (экспертиза трупа)», согласно которой потерпевшему нанесены множественные и широко локализованные ранения, образованные при колюще-рубящем воздействии с помощью твердого тупого предмета. Кроме того, фаза аффективного взрыва сопровождалась нарушениями коммуникативных функций, речевой деятельности К. и резким изменением вегетативных и мимических проявлений (по показаниям свидетелей, «у него были остекленевшие глаза, лицо как застывшая маска – полное отсутствие выражения на лице»; «каких-либо членораздельных звуков я не слышал… Были какие-то хриплые, сиплые звуки»; «был какой-то звук, шипение, хрипение… этот звук был слышен еще тогда, когда они бежали». Постаффективное состояние К. характеризовалось физической и психической астенией с ощущением слабости, опустошения (из материалов дела: «такая усталость была, будто вагон разгрузил»; «слабость, опустошение»; «внутри была пустота, я был весь как выпотрошенный»; «трясло, знобило»; из клинико-психологической беседы: «слабость, опустошенность, страх одновременно, ноги и руки ватные», «не смог сразу встать, руки и ноги не шевелятся»), элементами дезорганизации психической деятельности.