Аферистка - [96]

Почувствовав, что перегнула палку, Би улыбнулась и извинилась за свои слова. Она сказала, что похороны, а также подобные заведения, где сидят беззаботные люди, которых не волнует ничто на свете, оказывают на нее гнетущее впечатление. Потом стала обвинять сидевших вокруг нас посетителей в том, что они тратят огромные деньги на легкомысленные удовольствия, а затем упрекнула меня, что я тоже принадлежу к разряду потребителей. Такой воспитал меня Вондрашек. Что же касается Клары, то, по словам Би, она довольно странным образом участвовала в классовой борьбе…

Ее слова привели меня в бешенство. Я стукнула кулаком по столу и закричала на весь ресторан:

— Оставь Клару в покое! Скажи лучше, сколько тебе нужно?!

Иногда надо громко закричать, чтобы тебя услышали.

— Пятьдесят тысяч фунтов, — ответила Би.

Официант принес счет, и я, как всегда, внимательно изучила его, потому что не люблю, когда меня обманывают.

— Вся ваша пивная не стоит таких денег.

— Мы хотим перебраться в Дублин и открыть там новое заведение. Это заветная мечта Джорджа. — На глазах Би заблестели слезы. — Ты могла бы осчастливить нас.

Я положила на тарелку со счетом шестьсот марок, а потом взглянула на сидевшую рядом со мной старую голодную кошку, осколок моей семьи. Она мурлыкала и смотрела на меня влажными глазами. Я никогда не любила кошек. Совершенно бесполезные животные, если они не ловят крыс и мышей. Хотя, с другой стороны, смешно в моем положении рассуждать о пользе, которую приносит индивидуум обществу. Я сама никому не приношу никакой пользы.

— Я выпишу тебе чек, — сказала я, а затем проводила Би до такси, на котором она должна была отправиться в аэропорт.

Она добилась того, ради чего приезжала в Гамбург, и теперь вновь пребывала в веселом, приподнятом настроении, что меня раздражало. Чмокнув меня в щеку, Би села на заднее сиденье такси, положив свой отвратительный безвкусный рюкзачок на колени.

У Би не было немецких марок, и я заплатила таксисту за поездку в аэропорт, предварительно поторговавшись с ним… Моя мать заплела свои пышные волосы в косу и выглядела очень довольной. У женщин из семейства Вондрашек особый талант бесконечно брать, ничего не давая взамен.

— И напоследок, Би, хочу предупредить, что я даю тебе деньги в последний раз. Запомни это. Я — не Клара.

Она ничего не сказала. После ее отъезда я отправилась на кладбище. «Лето было очень просторным». Впрочем, я считаю Рильке напыщенным, высокопарным поэтом. Клара лежала под горой красных гвоздик, и я разговаривала с ней. Я знала, что и эта боль когда-нибудь пройдет. Я долго смотрела вверх и думала о том, что небо печалится вместе со мной. Однако оно было совершенно равнодушно к моему горю. Оно любило только себя.

Я люблю смерть, Клара, потому что она холодная и неподвижная. Я люблю жизнь, тепло, живой огонь. Я ненавижу прошлое, пепел воспоминаний. Жизнь, запертую в маленькие стеклянные ящички. От них надо спасаться, Клара, бежать на волю. Я хочу дышать, смеяться, хорошо есть и пить, целовать чужих мужчин и любоваться закатами. Хочу поднимать деньги, которые валяются прямо на улице.

На кладбищах часто можно встретить вдовцов. Я заметила одного из них неподалеку от могилы Клары. Проходя мимо, я споткнулась.

— Осторожно, — сказал он.

Мы познакомились. Вдовцов и сирот тянет друг к другу. Доктор Вальтер Хелмер потерял жену четыре месяца назад. Они попали в автокатастрофу. Супруга Вальтера погибла, а он получил увечья и с тех пор хромал и ходил, опираясь на трость. Мне понравились его седые, коротко подстриженные волосы и сделанное вскользь замечание о том, что деньги не могут заменить дорогого человека.

Мы гуляли по кладбищу, скорбя каждый о своей утрате, и разговаривали о политике. Впрочем, эта тема меня мало интересует. Вальтер оказался человеком ультраправых взглядов. Он считал Коля левым радикалом, а Аугштейна настоящим дьяволом в человеческом обличье. Мой новый знакомый ничего не имел против иностранцев до тех пор, пока они живут за границей. Вальтер говорил не умолкая, а я делала вид, что слушаю его. Удовлетворить мужское тщеславие очень несложно. Надо только молча внимать их болтовне и одобрительно улыбаться.

Мне понравился его особняк, к которому вела усыпанная гравием подъездная дорожка, обсаженная тополями. Его супруга собирала современную скульптуру, которая терялась в просторных комнатах среди антикварной мебели.

Вальтер называл меня «моя добрая Фея» или «моя милая детка». Он приглашал меня на обеды к себе на виллу или в «Ландхаус шерер» — единственный гамбургский ресторан, где, по его мнению, клиентов обслуживали подобающим образом. Вальтер требовал от окружающих уважения к себе и покорности. Особые проблемы у него возникали с молодежью. Обе юные дочери Вальтера учились за границей и, по его словам, были политически неблагонадежными. Я считала, что девушки правильно поступили, уехав подальше от такого отца.

Поняв, что он за человек, я придумала историю жизни, которая понравилась бы ему. Рассказала Вальтеру, что, будучи сиротой, выросла в монастыре, а затем изучала теологию в Вене. Я потеряла свою лучшую подругу Клару, о которой до сих пор скорблю. Вальтер рассказывал мне о своей супруге, дочерях и, конечно же, много говорил о политике. Он был уверен, что знает обо всем на свете, и не выносил, когда ему возражали.