Аферистка - [13]

Я всегда была на плохом счету как в младших, так и в старших классах. Некоторые учителя полагали, что я — высокоодаренная бездарь, другие даже не пытались докопаться до причин моей плохой успеваемости.

По приезде в Гамбург я твердо решила бросить школу, найти работу и поселиться отдельно от отца. Однако трусость не позволила мне сообщить домашним о второй части моих планов. Отец, как всегда после переезда в новый город, пребывал в эйфории, и его настроение, как обычно, передалось Кларе. На моей памяти это была уже тридцатая постановка пьесы о том, как Наполеон соблазнил мамашу Кураж. Она не смогла защитить своих детей. Впрочем, Клара даже не предприняла попытку сделать это.

Глава 3

Пансионат на кенийском побережье вместе с площадкой для игры в гольф обогатил Вондрашека на пять миллионов марок. А официантка во второразрядном портовом ресторане зарабатывала, включая чаевые, всего полторы тысячи марок в месяц. За эти деньги она должна была шесть дней в неделю метаться между кухней и залом.

Клара восхищалась моей выдержкой и упорством и одновременно возмущалась эксплуатацией, которой я подвергалась в ресторане. Она перекрасилась в блондинку и красовалась в шелковой блузке, кашемировой юбке в складку и жемчужном ожерелье. В отличие от нее я носила дешевую одежду, в которой обычно выходила на работу. Юбку из искусственной ткани я прикрывала красным передником, а пуловер с глубоким вырезом надевала прямо на голое тело. И хотя шерсть слегка кололась, это все же лучше, чем потеть, надев синтетический лифчик.

Несмотря на бедность, я не испытывала счастья. Горе Клары вызывало у меня только злорадство. Дело в том, что у отца появилась новая пассия, актриса. Ее звали Беата, и она была на целую голову выше Вондрашека. На вид я дала бы ей лет сорок, но она утверждала, что ей тридцать. Беата старалась во всем подражать Марлен Дитрих, хотя являлась всего лишь жалкой копией великой актрисы. Ее лицо покрывал такой густой слой грима и косметики, что за ним невозможно разглядеть настоящие черты. Такой макияж больше походил на маску или шапку-невидимку. Ее лицо не выражало никаких чувств. Когда Беата смеялась, она тщательно прикрывала рот рукой.

Клер ненавидела ее, как и всех женщин, которых отец приводил в дом.

— Когда дело касается женщин, ему отказывает вкус, — говорила Клер (если в доме присутствовали чужие, имя «Клара» было под запретом).

Наполеон Вондрашек заводил себе подружек только тогда, когда находился на волне успеха. И его не останавливало, что Клара страдала, видя его с другой женщиной.

— Тот, кто запутался в своих чувствах, отстает на дистанции, поскольку не может двигаться дальше, — говорил он, попыхивая гаванской сигарой.

Отец отпускал беззлобные шутки по поводу «моего флирта с рабочим классом». Он говорил, что в молодости тоже работал в гостиничном бизнесе, однако карьера Феликса Круля не прельстила его.

— Я работал в отвратительном отеле в Брно, детка, в котором жили отвратительные постояльцы. От них дурно пахло, но в нашем отеле стоял еще более отвратительный запах. Я относил в номера их потертые чемоданы и ждал, когда мне дадут жалкие чаевые, виляя хвостиком, как собака. И если мне ничего не давали, я вел себя нагло и дерзко. Но они не обращали на это никакого внимания. Именно такая ситуация казалась мне невыносимой.

— Я не отношу чемоданы в номер, отец.

— Конечно. Но от тебя тоже дурно пахнет, прости меня за откровенность. От тебя воняет, как от торговки рыбой.

Я с интересом слушала рассказы Вондрашека о его молодости. Теперь, по прошествии многих лет, когда его жизнь кардинально изменилась, истории из его юности превратились в анекдоты. Он рассказывал их с усмешкой, как будто речь шла не о нем самом, а о постороннем человеке.

— А потом? Что было потом? — спросила Клер, разливая чай.

Было воскресенье, и мы сидели на террасе, хотя дул довольно сильный ветер. Однако отец не хотел нарушать традицию. Он считал, что солидному человеку по воскресеньям нужно пить чай с семьей на террасе и любоваться видом на Эльбу.

Разлив чай, Клер села за стол и бросила на Вондрашека полный укоризны взгляд. Я знала, что она в душе упрекает отца за бессердечность и клянется покинуть его. Клер надеялась, что в таком городе, как Гамбург, обязательно найдет себе место в театре.

— Мне льстит, что дочь проявляет интерес к моему прошлому, — с улыбкой сказал отец, обращаясь к Клер.

Я знала, что сейчас он роется в памяти, пытаясь вспомнить что-нибудь забавное, комичное. Отец никогда не воспринимал жизнь как драму, она казалась ему скорее бульварным романом.

— Я бросил отечество и бежал в Германию. Восток всегда был навозной кучей, а я не приспособлен к жизни в жестоком мире. Некоторое время я работал в похоронном бюро, там-то и открылся мой талант манипулировать людьми. Не так-то просто уговорить клиентку вложить свои последние сбережения в гроб из красного дерева. Для этого необходимо настоящее искусство, любовь моя. Тот, кто обладает даром убеждать людей, является истинным артистом, пророком, мессией…

«Слово «Бог» он не осмелился произнести», — отметила я про себя.