Афанасий Никитин - [4]
— Пост у меня сегодня.
— Каков же пост? — недоуменно хмурится Степан. — Четверг сегодня. Не перепутал ли ты, брат Афанасий, чего? А ты, гляжу… Чего делаешь-то? По торговым делам подсчеты ведешь?
— У меня свой пост, — терпеливо разъяснил Афанасий. — Чтоб душу и тело очистить. Дело я задумал. Вот с вечерней зори сижу, все не решаюсь приступить.
— Что ж за дело? Богоугодное?
— Надеюсь, что богоугодное, Степан. Очень надеюсь… Хочу вот хожение свое описать…
— О! Это славное дело ты задумал, Афанасий! — оживился Степан. — Рассказами твоими все подворье живет. Славное дело! А ты умеешь ли? — простодушно поинтересовался он.
Афанасий, обхватив руками плечи, застонал.
В среды и пятницы православные христиане постятся — не едят мясного и молочного. В эти дни разрешено есть рыбу. Четверг — не постный день.
«Дарья» — от персидского «дория» — море. Никитин пишет о трех морях. Их современные названия: Каспийское море, Аравийское море (часть Индийского океана) и Черное море. Кроме того, Никитин дважды плавал по Персидскому заливу.
— Откуда ж мне знать, Степан?! — вскричал он. — Грамоте я обучен. А так… Как же узнать не попробовав?
— Тоже верно, — Степан задумчиво поскреб в бороде толстыми пальцами. — Ну я тебе, пожалуй, мешать не буду, пойду…
Степан вышел, осторожно притворив дверь.
Афанасий снова взял стило и, низко склонившись над тетрадью и высунув от усердия кончик языка, вывел пониже строчкой:
«Записал я здесь про свое грешное хожение за три моря: первое море — Дербенское, дарья Хва-лынская, второе море — Индийское, дарья Гундус-танская, третье море — Черное, дарья Стамбульская.
Пошел я от Спаса Златоверхого…»
Затуманились странные глаза Афанасия. Поплыл в них огонек светильника, растворился, словно дымкой подернулся доселе ясный взгляд. Вспомнил Афанасий родную Тверь, которую уж шесть лет не видал…
Вперед всего вспомнился отчего-то холм над Волгою, с которого любил юноша Афанасий смотреть на родной город. Уходил на сенокосные поляны, слушал треск кузнечиков, вдыхал медовый запах трав, думал, молился, смотрел на небо высокое, плавно текущую реку… Велика и прекрасна русская земля! Чудно и загадочно устроен мир! Сколько в нем еще неоткрытых и непроявленных чудес! Удастся ли повидать их?
И. Горюшкин-Сорокопудов. Старая Русь
Словно разноцветные грибки рассыпаны маковки тверских церквей. На правом берегу девять церквей, а на левом — больше сотни! Над всем царит золоченый купол каменного собора — Спас Златоверхий.
Тверской кремль-крепость имеет вид треугольника. Самая длинная стена протянулась вдоль берега Волги, другая выходит к речке Тьмаке, а третью отделяет от посада глубокий сухой ров, поросший репьем и колючками. Стены кремля из бревен и жердей, обмазанных глиной. И церкви все, кроме Спаса, деревянные, и дома. Потому и горит Тверь часто. От одного дома занимается другой, от другого — третий… И так едва ли не треть города может выгореть. Береглись от пожаров, как могли. Только тепло в город придет, ходят по улицам Твери бирючи и кричат:
— Заказано накрепко, чтоб изб и мылен никто не топил, вечером поздно с огнем не ходил и не сидел, а для хлебного печенья и где есть варить — поделайте печи в огородах, подальше от хором; от ветру печи огородите и дубьями ущитите гораздо.
Бирючи — глашатаи князя. Громко выкрикивают на улицах и площадях его распоряжения и таким образом оповещают о них население города.
Ширванское царство занимало в то время область прикаспийского Закавказья. Главные города царства — Шемаха (помните Шемаханскую царицу в «Золотом петушке» у Пушкина?), Нуха, Куба и Дербент.
Вспомнил Афанасий и пожар лета 1465 от Рождества Христова. С него, если поразмыслить, и все его скитания начались. Стен кремлевских тогда огонь не тронул, но почти четверть посада превратилась в уголья. Пытались посадские люди пожар тушить, и от князя люди прибежали, да злой ветер разгонял огонь, нес с кровли на кровлю пылающие ошметья. Два дня и три ночи горела Тверь. Тогда и дом Афанасия сгорел почти со всем добром. Хорошо, жена Анфиса с детьми вовремя из дома выбежала, все живы-здоровы остались. Сам Афанасий на пожаре, чинов не разбирая, вместе с дворовыми людьми да слугами работал, руками да лицом обгорел, потом долго кожа клочьями слезала, язвами шла. Как поправился, стал думу горькую думать: как дела поправить, где денег взять, чтоб новый дом справить, сызнова дело торговое начать. Тогда-то и пришла в голову мысль: взять товару в долг и отправиться в Ширван. Там расторговаться, а, вернувшись, новый дом поставить — краше прежнего.
Ложась спать в наскоро возведенной избе, укрывшись лоскутным одеялом, Афанасий с женой мечтали о настоящих хоромах. Как наяву, представлял Афанасий свой новый дом. Три (обязательно три!) этажа — клеть, подклеть и терем для дочки. Крыльцо с пузатыми резными колоннами и крышей навесом. От крыльца вверх — парадная лестница. Ее перила, подпорки, кровля украшены резными петушками, солнышками, листьями, цветами и весело раскрашены яркими персидскими красками. Посмотришь — и душа радуется. Окна по фасаду с золочеными фигурками фантастических зверей, какие в книгах описаны. Афанасий сам резчикам объяснит, как резать.
Повесть Екатерины Мурашовой «Класс коррекции» сильно выделяется в общем потоке современной отечественной подростковой литературы. Тема детей — отбросов общества, зачастую умственно неполноценных, инвалидов, социально запущенных, слишком неудобна и некрасива, трудно решиться говорить об этом. Но у автора получается жизнелюбивое, оптимистическое произведение там, где, кажется, ни о каком оптимизме и речи быть не может.Мурашова не развлекает читателя, не заигрывает с ним. Она призывает читающего подростка к совместной душевной и нравственной работе, помогает через соучастие, сочувствие героям книги осознать себя как человека, личность, гражданина.
Эта повесть — о столкновении интересов двух подростковых компаний — благополучных питерских гимназистов и пригородных беспризорников. Время действия — 90-е годы XX века. И хотя воссозданная в повести жизнь прагматична, а порой и жестока, в ней нет безысходности, а есть место и родительской любви, и заботе о слабых и привязанности к ним, и чистейшей влюблённости, жертвенности и благородству. Читаешь повесть, глядишь на героев, и как короста слезает, а под ней оказывается живая, «маленькая пушистая душа».
Новый роман от автора бестселлеров «Волкодав», «Валькирия», «Кудеяр», «Те же и Скунс» Марии Семёновой и обладателя премии «Заветная мечта» Екатерины Мурашовой!Под воздействием могущественной, непреодолимой силы Кольский полуостров неожиданно становится точкой притяжения для совершенно различных людей. Повинуясь внезапному импульсу, сюда устремляется группа физиков из Питера, европейцы-уфологи, прослышавшие о загадочных явлениях в северных широтах, гринписовцы, обеспокоенные экологической ситуацией в этом районе, и другие, зачастую довольно странные личности.
Мир меняется вместе с главными своими координатами – материальным и медийным пространством. Неизменной остается только человеческая природа.Семейный психолог Екатерина Мурашова вот уже более двадцати лет ведет прием в обычной районной поликлинике Санкт-Петербурга. В этой книге она продолжает делиться непридуманными историями из своей практики. Проблемы, с которыми к ней приходят люди, выглядят порой нерешаемыми. Чтобы им помочь, надо разобраться в целом калейдоскопе обстоятельств самого разного свойства.И очень часто ей на помощь приходит, помимо профессионального, ее собственный человеческий опыт.
«Створка ворот пронзительно скрипнула, словно обидевшись на что-то, но осталась неподвижной. Изюмка вздрогнул, оглянулся по сторонам, а потом снова всем телом налег на нее. Створка чуть подалась назад, и в образовавшейся щели тусклой синевой блеснул бок огромного висячего замка. Изюмка вздохнул и опустился на четвереньки…».
Книга Екатерины Мурашовой «Ваш непонятный ребенок» посвящена проблемам воспитания и психологического развития детей дошкольного и школьного возраста. Одно из неоспоримых достоинств этой книги — удивительное сочетание серьезного профессионального подхода и блестящего стиля изложения. Автор опирается на богатый практический опыт, накопленный за годы работы в районной детской поликлинике Санкт-Петербурга, где ей, консультанту широкого профиля, приходится сталкиваться с разнообразными проблемами детей всех возрастов.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.