Аэрокондиционированный кошмар - [62]
Позже, когда мы с Раттнером прогуливались по Негритянскому кварталу, я снова увидел того злодея: прислонившись к фонарному столбу, он читал только что купленный комикс и весь ушел в него, отгородился от остального мира. Шляпа у него была сдвинута на затылок, во рту зубочистка. Выглядел он словно дилер после горячего денька в зале биржи. Я был бы не прочь заказать ему сейчас скоч с содовой и поставить с ним рядышком, не потревожив его. Интересно, что за увлекательное чтиво так полностью его захватило? Комикс «Джунгли», на жуткой обложке которого изображена полуголая девица в лапах ошалевшего от похоти самца — гориллы! Мы стояли в нескольких шагах от мальчика. Он ни разу не взглянул на нас; был абсолютно непроницаем для внешних раздражителей.
Какой контраст с Брюсом и Жаклин, моими друзьями по Альбукерке! Брюсу было шесть, Жаклин, пожалуй, около четырех. Они были детьми Лоуэлла и Лоны Шпрингер, в чьем кемпинге я остановился на несколько дней. Лоуэлл работал на станции «Стандард ойл» в западном конце города, а Лона управлялась с киоском у въезда во двор кемпинга. Бесхитростные, очень естественно держащиеся люди, счастливые просто тем, что живут на этом свете. Разговаривать с ними было одно удовольствие. Они были умные, отзывчивые и такие добрые, какими в нашем мире могут быть только простые, обыкновенные люди. Молодой муж Лоуэлл был мне в особенности интересен. Думаю, что никогда раньше не встречалась мне такая добродушная личность. Не важно, какими еще качествами он мог обладать, его добросердечие действовало словно тоник. Я восхищался, как терпеливо и ласково обращается он с детьми. Не имело значения, насколько он занят — у него, по-моему, ни одного часа не было пустого, ни днем, ни ночью, — он всегда находил время ответить на бесконечные детские вопросы, починить игрушку или принести воды, когда среди ночи детям захочется пить.
Дети весь день играли во дворе. Через малое время, привыкнув ко мне, заметив, что дверь моего домишки всегда открыта, стали по-дружески наведываться. При каждом удобном случае сообщали мне, что поблизости имеется парк со львами, тиграми, качелями и песочницами. Они были слишком благовоспитанными детишками, чтобы в открытую просить меня отправиться с ними туда, — на свой, детский лад они делали мне ясные намеки. «А ты работаешь каждый день весь день?» — бывало, спрашивали они. «Нет, — ответил я наконец, — один день будет у меня выходным, и тогда я возьму вас с собой поглядеть на львов и тигров». Это привело их в дикий восторг. Минут через десять маленькая Жаклин просунула голову в мою дверь и спросила, буду ли я сегодня работать весь день. «Давай поедем на твоей машине, — сказала она. — У тебя очень красивая машина».
Страшновато было везти их в автомобиле, так что я спросил у Лоны, могу ли я пойти с ними в парк, дойдут ли они так далеко. «Бог ты мой, конечно, — ответила Лона. — Они получше меня ходят».
Я вернулся назад и сказал малышам, чтобы они готовились в поход. «А мы уже готовы, — сказал Брюс. — Мы тебя ждем». И с этим оба протянули мне свои ручонки, и мы двинулись в путь.
До парка, казалось, миля с лишним, и мы часто притворялись, что сбились с пути и пробуем снова найти дорогу. Детишки по большей части бежали впереди; шли мы напрямик, через густую высокую тропу. «Скорее! Скорее! — вопили дети. — Скоро начнут кормить львов!»
Никак не ожидал встретить в Альбукерке такую замечательную, залитую золотым светом рощу. Этой своей золотистостью она напомнила мне пейзаж Дерена. Я плюхнулся на траву, вытянулся во весь рост, а дети закувыркались вокруг меня, словно маленькие акробаты. Издалека послышалось львиное рыканье. Жаклин захотелось пить, и она все тянула меня найти фонтанчик. Брюс рвался помогать в кормежке львов. А мне хотелось вечно валяться в этой пронизанной светом роще и любоваться, как зеленый с золотом живительный сок льется сквозь свежую листву. А дети трудились надо мной, как прилежные гномы вокруг бегемота. Выводя меня из транса, они щекотали мне ухо травинкой, тянули за руки, толкали в бока. И я подбрасывал их, возился с ними, как со щенятами.
«Хочу попить водички, Генри», — продолжала клянчить Жаклин.
«Он не Генри, — сказал Брюс. — Он мистер Миллер».
«Можно Генри, — сказал я. — Ведь меня так и зовут».
«А знаешь, как меня зовут по-настоящему? — сказал Брюс. — Брюс Майкл Шпрингер».
«А у тебя какое настоящее имя?» — спросила Жаклин.
«Настоящее имя у меня Генри Валентин Миллер».
«Валентин! Это красивое имя, — сказал Брюс. — А у папы моего имя Лоуэлл, а у мамы — Лона. Мы вообще — то жили в Оклахоме. Это было давно-давно. А потом переехали в Арканзас».
«А потом в Альбукерке», — сказала малышка Жаклин, потянув меня за рукав, чтобы поднять на ноги.
«А у вас здесь есть какие-нибудь верблюды и слоны?» — спросил я.
«Слоны? А кто это такие, слоны?» — спросил Брюс.
«Я хочу поглядеть на тигров!» — заявила Жаклин.
«Да, давай посмотрим на слонов, — сказал Брюс. — А они ручные?»
Мы двинулись к игровой площадке. Ребята прыгали впереди, радостно хлопая в ладоши. Жаклин захотелось на качели. И Брюсу тоже. Я посадил их и начал осторожно раскачивать. «Выше! — завопила Жаклин. — Выше! Выше!» Я метался от одного к другому, раскачивая их сильнее, но все-таки с осторожностью. Боялся, что у Жаклин сорвутся руки. «Толкай сильней!» — кричала она. «Толкай меня!» — кричал Брюс.
«Тропик Рака» — первый роман трилогии Генри Миллера, включающей также романы «Тропик Козерога» и «Черная весна».«Тропик Рака» впервые был опубликован в Париже в 1934 году. И сразу же вызвал немалый интерес (несмотря на ничтожный тираж). «Едва ли существуют две другие книги, — писал позднее Георгий Адамович, — о которых сейчас было бы больше толков и споров, чем о романах Генри Миллера „Тропик Рака“ и „Тропик Козерога“».К сожалению, людей, которым роман нравился, было куда больше, чем тех, кто решался об этом заявить вслух, из-за постоянных обвинений романа в растлении нравов читателей.
Генри Миллер – виднейший представитель экспериментального направления в американской прозе XX века, дерзкий новатор, чьи лучшие произведения долгое время находились под запретом на его родине, мастер исповедально-автобиографического жанра. Скандальную славу принесла ему «Парижская трилогия» – «Тропик Рака», «Черная весна», «Тропик Козерога»; эти книги шли к широкому читателю десятилетиями, преодолевая судебные запреты и цензурные рогатки. Следующим по масштабности сочинением Миллера явилась трилогия «Распятие розы» («Роза распятия»), начатая романом «Сексус» и продолженная «Плексусом».
Генри Миллер – классик американской литературыXX столетия. Автор трилогии – «Тропик Рака» (1931), «Черная весна» (1938), «Тропик Козерога» (1938), – запрещенной в США за безнравственность. Запрет был снят только в 1961 году. Произведения Генри Миллера переведены на многие языки, признаны бестселлерами у широкого читателя и занимают престижное место в литературном мире.«Сексус», «Нексус», «Плексус» – это вторая из «великих и ужасных» трилогий Генри Миллера. Некогда эти книги шокировали. Потрясали основы основ морали и нравственности.
Секс. Смерть. Искусство...Отношения между людьми, захлебывающимися в сюрреализме непонимания. Отчаяние нецензурной лексики, пытающейся выразить боль и остроту бытия.«Нексус» — такой, каков он есть!
«Тропик Козерога». Величайшая и скандальнейшая книга в творческом наследии Генри Миллера. Своеобразный «модернистский сиквел» легендарного «Тропика Рака» — и одновременно вполне самостоятельное произведение, отмеченное не только мощью, но и зрелостью таланта «позднего» Миллера. Роман, который читать нелегко — однако бесконечно интересно!
«Черная весна» написана в 1930-е годы в Париже и вместе с романами «Тропик Рака» и «Тропик Козерога» составляет своеобразную автобиографическую трилогию. Роман был запрещен в США за «безнравственность», и только в 1961 г. Верховный суд снял запрет. Ныне «Черная весна» по праву считается классикой мировой литературы.
Польская писательница. Дочь богатого помещика. Воспитывалась в Варшавском пансионе (1852–1857). Печаталась с 1866 г. Ранние романы и повести Ожешко («Пан Граба», 1869; «Марта», 1873, и др.) посвящены борьбе женщин за человеческое достоинство.В двухтомник вошли романы «Над Неманом», «Миер Эзофович» (первый том); повести «Ведьма», «Хам», «Bene nati», рассказы «В голодный год», «Четырнадцатая часть», «Дай цветочек!», «Эхо», «Прерванная идиллия» (второй том).
Книга представляет российскому читателю одного из крупнейших прозаиков современной Испании, писавшего на галисийском и испанском языках. В творчестве этого самобытного автора, предшественника «магического реализма», вымысел и фантазия, навеянные фольклором Галисии, сочетаются с интересом к современной действительности страны.Художник Е. Шешенин.
Автобиографический роман, который критики единодушно сравнивают с "Серебряным голубем" Андрея Белого. Роман-хроника? Роман-сказка? Роман — предвестие магического реализма? Все просто: растет мальчик, и вполне повседневные события жизни облекаются его богатым воображением в сказочную форму. Обычные истории становятся странными, детские приключения приобретают истинно легендарный размах — и вкус юмора снова и снова довлеет над сказочным антуражем увлекательного романа.
Крупнейший представитель немецкого романтизма XVIII - начала XIX века, Э.Т.А. Гофман внес значительный вклад в искусство. Композитор, дирижер, писатель, он прославился как автор произведений, в которых нашли яркое воплощение созданные им романтические образы, оказавшие влияние на творчество композиторов-романтиков, в частности Р. Шумана. Как известно, писатель страдал от тяжелого недуга, паралича обеих ног. Новелла "Угловое окно" глубоко автобиографична — в ней рассказывается о молодом человеке, также лишившемся возможности передвигаться и вынужденного наблюдать жизнь через это самое угловое окно...
Рассказы Нарайана поражают широтой охвата, легкостью, с которой писатель переходит от одной интонации к другой. Самые различные чувства — смех и мягкая ирония, сдержанный гнев и грусть о незадавшихся судьбах своих героев — звучат в авторском голосе, придавая ему глубоко индивидуальный характер.
«Ботус Окцитанус, или восьмиглазый скорпион» [«Bothus Occitanus eller den otteǿjede skorpion» (1953)] — это остросатирический роман о социальной несправедливости, лицемерии общественной морали, бюрократизме и коррумпированности государственной машины. И о среднестатистическом гражданине, который не умеет и не желает ни замечать все эти противоречия, ни критически мыслить, ни протестовать — до тех самых пор, пока ему самому не придется непосредственно столкнуться с произволом властей.
Книга, в которой естественно сочетаются два направления, характерные для позднего творчества Генри Миллера, — мемуарное и публицистическое. Он рассказывает о множестве своих друзей и знакомых, без которых невозможно представить культуру и искусство XX столетия. Это произведение в чем-то продолжает «Аэрокондиционированный кошмар», обличающий ханжество и лицемерие, глупость массовой культуры, бессмысленность погони за материальным благосостоянием и выносит суровый приговор минувшему веку, оставляя, впрочем, надежду на спасение в будущем.