Аэций, последний римлянин - [90]

И все же Литорий приступил к осуществлению своего плана. Поскольку он нуждался в огромных людских массах для опустошения готских владений и уничтожения их жителей, он использовал гуннов, вторгшись с ними в земли армориканов, мешкавших с помощью, — а нанеся там большие опустошения, возвращался на юг Галлии через богатую и а плодородную аквитанскую Галлию, которую позволил своим гуннам грабить так, как будто это был вражеский край: кормить-то их ему было нечем. Кроме того, подозревая, что посессоры предпочли бы видеть в своих владениях готов, а не гуннов, он накладывал на аквитанских землевладельцев огромные поборы на армию, чем довел их до отчаяния, ярости и те почти что начали открытую борьбу, выступая во главе своих людей против грабящих край диких варваров; но поскольку варвары эти шли через Аквитанию под императорскими знаками, Литорий с беспощадной жестокостью, так же, как бунт и измену, карал всякие подобные выступления. Как потом Рицимер рассказывал Аэцию, посессоры Аквитанской Галлии с завистью думали о судьбе землевладельцев в Аквитании, оставшейся под властью Теодориха; вестготы, правда, отняли у римлян две трети их владений, но зато оставшаяся треть была избавлена от всяких насилий, смут и даже законодательных тягот, города же управлялись по римскому праву, а назначенный королем comes civitatis[82] заботился только о том, чтобы царил мир, чтобы римляне не действовали во вред королю и готскому народу и не сочетались кровными узами с готами. Так что подозрения Литория были небезосновательны; жестоко подавляя всякое проявление не только сопротивления, но и недовольства поведением союзных империи гуннов, он прошел через всю Аквитанскую Галлию с севера на юг, провожаемый ненавистью и проклятьями, на которые не очень-то обращал внимание, и вновь вторгся в ту часть Нарбонской Галлии, которую Аэций девять лет назад уступил готам. Теодорих дважды пытался ему противодействовать, но не устоял и поспешно отступил к своей столице, Толозе. Литорий двинулся за ним. Хотя бы частично он мог осуществить теперь свое безумное и жестокое намерение: гунны, из которых в это время почти целиком состояли императорские войска в Галлии, так основательно уничтожали все на своем пути, что не только следа готов, малейшего следа какой-либо жизни вообще не осталось на много миль вокруг большой дороги Элузия — Толоза и в верхнем течении Гарумны[83]! Вскоре римско-гуннское войско стало под столицей королей из рода Балтов. Успех начальника конницы был поистине столь ошеломляющим, что даже те комесы и трибуны, которые вначале недоверчиво относились к его дерзким замыслам, не сомневались в последней, превосходящей всякие надежды, победе. Варвары, в особенности готы, опасные и нередко страшные в открытом поле, становились абсолютно беспомощными, когда возникала необходимость запереться в крепости: даже Рицимер был уверен, что они не выдержат и трехдневной осады. А Литорий ожидал, что защищаемый вестготами город не выдержит и первого приступа. Уверенный в триумфе, который ждет его, самое позднее, к исходу следующего дня, он решил провести ночь за шумным пиршеством. О пире этом он велел уведомить осажденного в голодной Толозе Теодориха: «Пусть знает варвар, что римский полководец перед ратным трудом не нуждается ни в сне, ни в отдыхе!..» Когда он уже садился за стол в обществе женщин, комесов, трибунов и гуннских вождей, комес Вит уведомил его о прибытии посольства от короля вестготов.

С издевательской улыбкой на гладко выбритом красивом лице Литорий прошел в погруженную в полумрак комнату, где его ожидали с сильно бьющимися сердцами четыре престарелых длиннобородых епископа. Один из них, у которого борода была сильнее припорошена сединой, стоял несколько в стороне. Когда Литорий стал на пороге, все четверо благословили его, осенив крестом, но он даже головы не преклонил. Какое-то время он пытливо и иронически разглядывал их и наконец разразился громким смехом.

— Неужели у короля готов не хватает отважных воинов и знатных людей, — воскликнул он, — и некому даже поручить посольство?.. Нет никого, кто разбирался бы в воинских делах, а не только умел произносить проповеди да бубнить молитвы?!

— Король готов, — с достоинством ответил один из епископов, — намеренно посылает к тебе, сиятельный, не воинов и не знатных людей, а только слуг Христовых, чтобы там, где окажется бессильной речь мудреца, подействовало бы слово божье…

Еще громче рассмеялся Литорий…

— Это значит, что храбрый король Теодорих прячется за алтарь и молит о милости и пощаде, заклиная меня — вашими устами — словом своего бога… Бога слабых людей — женщин, евнухов и рабов… Теперь я понимаю: ни один отважный воин или знатный человек не захотел взяться за такое посольство… все предпочитают полечь завтра в последней битве готского народа, за что я велю воздать честь их телам!.. Поистине этот Христос превращает в воск сынов мужественного народа! Вместо четырех почтенных, покрытых шрамами полководцев я вижу четырех плаксивых арианских епископов, которые…

— Не четырех — троих, сиятельный, — резко прервал Литория тот епископ, который стоял сбоку. — Я не гот и не арианин… Я Ориенций из Августы Аускорум, правоверный епископ и римлянин…