Аэций, последний римлянин - [100]

Магистриан легко вздыхает, сочувственно и понимающе.

— Так ведь? — ловит этот вздох Аэций. — Любой ценой надо как-то на время утихомирить Гензериха… Я всегда считал Африку потерянной… Но Тригеций должен добиться, чтобы Тамугади остался нашим…

Молодой человек понимающе улыбается.

— Ты не только величайший деятель империи, но и заботливый супруг, о сиятельный… Как же обрадуется Пелагия…

— Пиши дальше, молодой друг… Префектом претория Галлии император назначает Мецилия Авита…

Магистриан с трудом удерживается, чтобы в изумлении не всплеснуть руками.

— Чудесно, великолепно! — восклицает он, но через минуту, испуганный собственной смелостью, опускается на колени. — Удали свой гнев от меня, господин!

— Нет, нет… ты будешь наказан… да, ты понесешь наказание за свою дерзость… ты покинешь Равенну…

Молодой человек дрожит всем телом. В глазах появляются слезы. Аэций смеется.

— Но перед этим ответь мне еще на один вопрос, — говорит он. — Что ты думаешь сейчас… не о себе… а об Авите?..

— Боюсь, господин, — с трудом сдерживает рыдание юноша, — что после того, что произошло два года назад, он не захочет стать префектом…

Аэций задумчиво кивает головой.

— Да… да… ты прав… Но ему придется им стать… Именно поэтому я и отправляю тебя из Равенны… Поедешь в Арверны, к Авиту… Никто лучше тебя это не сделает.

Горячий поцелуй и две большие слезы одновременно падают на широкую, унизанную кольцами руку.

— Еще новости?..

— Сыновья павшего короля Гунтера — Гундиох и Хильперих — просят выделить им плодородные земли для бургундов… Они не только возобновят феод, но и в доказательство своей верности дадут пожизненных заложников: по одному воину и по одной девице от каждого сильного рода…

— Хорошо. На будущий год император определит им Сабаудию и побережья Лемана[89]. Пригодятся. Мне нужно на востоке Галлии заграждение от гуннов, — говорит Аэций, заранее наслаждаясь впечатлением, которое произведут на юношу последние слова.

И испытывает полное разочарование. Вместо ожидаемого безграничного удивления на лице магистриана виднеется спокойное одобрение.

— Мудрость твоя и проницательность поистине не имеют пределов! Дар провидения — вот величайшее достоинство владык… Слепо доверять дружбе гуннов — это самоубийство… Все сильнее, все опаснее становится король Аттила…

Аэций даже не старается скрыть удивление, которое вызывает молодой магистриан. Он смотрит на него с удовольствием, но как будто и с сочувствием. «Вот кто должен быть начальником канцелярии, — думает он. — Второй такой головы для этих дел я во всей Западной империи не найду… Как жаль, что отец его всего лишь зерноторговец… Ничего не поделаешь, не могу же я из-за него начинать войну с сенатом, и именно сейчас… Может, как-нибудь потом…»

— А новости из Равенны? — спрашивает он ласково, почти дружески.

— Императрица Евдоксия очень женственна, — стыдливо улыбается магистриан, — и после недавнего разрешения от бремени как будто очень жаждет супружеских ласк, но император Валентиниан предпочитает чужих жен, равно как и девственных дочерей дворцовых служителей..

— Что еще?

— Ежедневно три часа он упражняет свои священный взор и мышцы… Вегеций Ренат того мнения, что наш государь мог бы быть лучшим бегуном империи, как и бойцом на мечах…

Аэций иронически улыбается.

— Это все?..

— Еще нет, сиятельный… Святой епископ Герман Антиссиорорский прибыл из далекой Арморики с жалобой на патриция империи..

— Что ты сказал?!

— Прости слуге своему, господин, но это правда: Герман хочет пожаловаться императору на притеснения, которые испытывают правоверные армориканы от короля еретических аланов Гоара, который по приказу Аэция…

Огромный кулак ударяет по столу с такой силой, что даже подскакивают кодексы, а несколько свитков скатывается на пол.

— Сегодня же доставить ко мне Германа. Гоар — это самый верный из федератов, а с армориканами у меня счеты еще за Литория… Я побеседую со святым епископом. Что еще?

— Петроний Максим как будто добивается вторичного консульства. Всем говорит: «Я знаю, что Аэций никогда на это не согласится, но через три-четыре года я получу консульство прямо из рук императора».

Патриций досадливо кривится.

— Получит его от меня, и на будущий же год. Что там у тебя еще?..

— Флавий Меробауд прибыл из Испании и жаждет предстать перед обличием патриция империи…

— Пусть сейчас же войдет… а ты ступай, мой мальчик, и готовься к отъезду в Галлию…

Быстрым, упругим шагом в комнату вошел Меробауд.

— Слава тебе, сиятельный, — воскликнул он. — Радуйся. В южной Бетике багауды подавлены. Тибатгон, вождь восставших, схвачен. Наконец-то вздохнули Кордуба, Иллиберис, Гиспалис…

Аэций хватает его за руку.

— Наконец-то! — радостно кричит он. — Самое время!. Еще месяц — и крестьяне в Галлии тоже зашевелились бы… Ну и как, вешаете?..

Поэт улыбается.

— Деревьев не хватает…

— Тогда жгите… Жгите живьем… Целые деревни… Сгоняйте в одно место три-четыре сотни… с женщинами, детьми, скарбом… и сразу поджигайте с четырех сторон… Как гунны… И быстрее и сильнее устрашает…

Меробауд побледнел.

— И без того ужасные творятся дела, — сказал он. — Я сам вырезал под Иллиберисом две тысячи человек. У солдат оружие вываливалось из рук от усталости. И ко всему не было никакого удовольствия. Мужички, зная, какая их потом ждет смерть, назло не давались солдатам в руки — сразу бросались на меч… Ужасные дела!.. Одно хорошо, что наконец-то будет мир, — посессоры могут не дрожать за жизнь и имущество, а римский мир — за утрату Беттики..