Адвокат дьяволов - [51]

Но не об этом речь. Это лишь яркий пример того, что желают видеть и слышать многие миллионы людей, которые следят за политическими дебатами. То же самое можно сказать и о тех из них, кто любит посещать заседания судов или хотя бы смотреть их постановочное, приглаженное и упрощенное воплощение на телеэкране.

Впрочем, есть люди (и таких, видимо, немало), которые и эти постановочные, телевизионные судебные процессы воспринимают всерьез, как настоящие. К примеру, я сам слышал, как в 2010 году один из подсудимых по громкому делу, связанному с убийством и бандитизмом, требовал допустить в зал суда журналистов с видеокамерами, мотивируя это тем, что «по телевизору же показывают такие процессы с участием суда присяжных»!..

Да, люди любят смотреть судебные процессы, и вовсе не для повышения своих юридических знаний. Их привлекают там чужие страдания, боль и чужое горе. И, видя все это, зрителям кажется, что их собственное горе, их личные страдания не такие уж и большие, а боль вполне можно и перетерпеть.

Но я не стану рассказывать душещипательные истории, наполненные страданиями и горем потерпевших, подсудимых и их родственников. Я расскажу то, что, как правило, остается за рамками интересов публики и прессы и что происходит чаще всего тогда, когда ни тех ни других в зале судебных заседаний обычно не бывает.

Я расскажу о свидетелях.

Свидетели бывают разные: бывают темные, бывают ясные.

Вот такого ясного свидетеля и пригласил я как-то раз в суд для дачи показаний по одному из самых резонансных дел, рассматриваемых в 2005–2006 годах в Иркутске.

И фамилия у него была подходящая — Ясный. Точнее, то был его творческий псевдоним, так как свидетель являлся тогда (и является поныне) одним из самых популярных в регионе музыкантов. И хотя по паспорту он — Игорь Несынов, но большинство людей знают его как певца и композитора Игоря Ясного.

Никакого криминального аспекта в наличии псевдонима у моего свидетеля не было и нет! Но в это упрямо не хотел верить один из гособвинителей на том процессе, некто Сергей Плохотнюк — еще сравнительно молодой, но почему-то уже с трудом соображающий и плохо выражающий свои мысли прокурорский работник. Те, кто его знал поближе, говорили, что, возможно, это последствия чрезмерного употребления пива. Но я в это не верю. Хотя в любом случае с такими данными и с такой фамилией — Плохотнюк (или Плахотнюк, что в общем-то не намного лучше) — он вряд ли будет генеральным прокурором.

Весь процесс со стороны гособвинения фактически тащил на себе его более опытный и старший по званию коллега. Но иногда Плохотнюк тоже открывал рот.

Итак, после того, как Игорь Ясный ответил на все вопросы защиты, Плохотнюк и взял слово. Коротко подстриженный, с торчащим вперед чубчиком, нахмуренным лбом и юношеским румянцем на щеках, гособвинитель с полминуты пыжился, но потом все-таки спросил:

— Скажите, свидетель, вас когда-нибудь вызывали в милицию?

— Да, — сказал Ясный.

Плохотнюк заерзал на стуле:

— Расскажите.

Здесь надо пояснить, что Игорь Ясный — интеллигентный, спокойный и, я бы даже сказал, очень мягкий человек. Он родился и вырос в Таллине, в семье известных художников, получил консерваторское музыкальное образование, как музыкант и певец работал со многими популярными советскими и российскими артистами. Но по своему мягкому, застенчивому характеру Игорь напоминает мне моих питерских друзей-музыкантов, для которых музыка и дружба — понятия святые. Такое впечатление, что все они следуют трем заветам Валерия Брюсова и, несмотря ни на что (ни на возраст, ни на научно-техническую революцию, ни на изменения в стране и в мире), продолжают «поклоняться искусству, только ему, безраздумно, бесцельно»… И вот такой человек стоял в качестве свидетеля в зале Иркутского областного суда и отвечал на вопросы гособвинителя Плохотнюка.

— Итак, — повторил Плохотнюк, — расскажите, зачем вас вызывали в милицию?

— Да, было такое… — стал вспоминать Ясный. — Примерно полтора года назад. Ко мне в студию приехали два полковника милиции. Или подполковники, не помню. И спросили: «Это вы Игорь Ясный?» — «Да, — отвечаю, — это я. А что такое?» — «Вы, — говорят, — должны проехать с нами».

Привезли в ГУВД, завели в кабинет. А там — генерал. Ну, их самый главный начальник. Он приказал тут же подать чай, кофе, коньяк там, закуску какую-то принесли. Пригласил он меня за стол и говорит: «Игорь Иванович, а не вы ли написали песню «За мужскую дружбу»?»— «Да, — отвечаю, — есть у меня такая песня». — «Игорь Иванович, — он мне, — а вы не разрешили бы нам, нашему милицейскому хору, исполнять эту песню?» — «Да ради бога, — отвечаю, — берите! Пойте на здоровье. Я буду даже рад».

Мы тут же с ним выпили по чуть-чуть, ради такого дела и за знакомство. Поговорили немного о жизни, и все. Меня отвезли назад в студию…

Выслушав это, Плохотнюк еще более нахмурился. Судья и все мы, защитники и подсудимые, смотрели на расстроенного гособвинителя и ждали, что он будет делать дальше.

Подумав с минуту и полистав для вида бумаги, Плохотнюк выдавил из себя второй вопрос:

— А еще был случай, чтобы вас доставляли в милицию? — Он с надеждой посмотрел на свидетеля: — Когда-нибудь…