Адвокат дьяволов - [12]

А Лимонову нужно было встретиться с Медведевой, чтобы обсудить ряд вопросов, от которых могла зависеть его дальнейшая судьба. В частности, вопрос оформления Наташей письменного согласия на регистрацию (прописку) Лимонова по месту жительства ее матери в Санкт-Петербурге, там же, где была зарегистрирована и она сама после возвращения из Парижа.

Не имея собственного жилья и даже временной регистрации в Москве, Лимонов значился в документах следствия как человек без определенного места жительства. В такой ситуации невозможно было и надеяться на изменение ему в дальнейшем меры пресечения на подписку о невыезде или на получение условно-досрочного освобождения после суда. Не говоря уж о том, что само слово «бомж» характеризует у нас человека не с положительной стороны. Тем более — в суде, которого, после событий 11 сентября, «террористу» Лимонову избежать уже никак не удалось бы, при всем его и моем желании.

В назначенный день и час я заехал за Наташей, жившей вместе с музыкантом из группы «Коррозия металла» Сергеем Высокосовым (известным как Боров) в старом, жутко обшарпанном доме рядом с Казанским вокзалом. Она и вышла вместе с Боровом из подъезда этого дома вся в черном, высокая, худая и напряженная. Вместе они и поехали со мной в Лефортово.

Я думаю, поездка Борова в Лефортово не являлась его инициативой. Он за все время, что мы были в пути, а потом провели с ним вдвоем, пока Медведева встречалась с Лимоновым, ни разу не сказал ничего плохого об Эдуарде, и вообще старался о нем не говорить. Но в целом у меня сложилось впечатление, что Боров, который в тот момент, по его словам, «твердо завязал» с наркотиками и алкоголем, откровенно сочувствует Лимонову. По крайней мере, сочувствует ему как узнику, как человеку, который испытывает определенные трудности и страдает, пусть даже эти его страдания совершенно иного плана, нежели знакомые Борову мучения наркомана.

Наверное, не менее двух часов мы проторчали с Боровом на холоде около входа в изолятор, ожидая Медведеву, и значительную часть этого времени Сергей говорил на различные философские и прочие отвлеченные темы, рассказывал о себе, о музыке, но ни слова о Наташе.

А она и по дороге в Лефортово, и назад, на Комсомольскую площадь, возбужденно говорила только о Лимонове: ругала его, смеялась своим неподражаемым смехом, вспоминала какие-то моменты их совместной жизни, смеялась и снова ругала…

«Эдик сошел с ума!..»

«Он доигрался!..»

«Эдик сошел с ума!..»

Да, своим арестом, как я понял, Лимонов явно превзошел в ее глазах самого себя. Для нее это было нечто! Мне кажется, что, получи Лимонов Нобелевскую премию по литературе, это бы не так поразило Наташу, как его арест, заточение в Лефортово, ФСБ, обвинение в терроризме… И уж конечно, это было круче любых рок-групп, телевизионных эфиров, «Рождественских встреч» с Пугачевой, а также куда серьезнее и драматичнее всяких там лирических стишков, скандальных романов и раздирающих душу песен.

По крайней мере, именно об этом я думал, пока гнал свой мерс по вечерней сырой Москве и слушал возбужденный монолог Натальи, сидящей справа от меня.

Затем она много раз мне звонила, мы беседовали, и она была уже более сдержанна и спокойна. Однажды мы пересеклись с Медведевой случайно на концерте группы «ДК», и Наталья сказала, что ей понравился мой альбом «Эротические галлюцинации». Она даже хотела привлечь моих питерских музыкантов и саундпродюсера Петра Струкова к работе над своим новым альбомом. А спустя некоторое время Наталья передала заявление, в котором говорилось о ее готовности (и согласии матери) прописать в их питерскую квартиру «своего мужа — Савенко Эдуарда Вениаминовича».

Но потом, после моего отъезда на целых семь месяцев в Саратов (вслед за этапированным туда Лимоновым), наша связь с Медведевой прервалась.

И только после выхода в свет книги Лимонова «В плену у мертвецов» Наталья неожиданно мне позвонила, обрушив очередную порцию брани в адрес Эдуарда.

В той книге Лимонов подробно рассказал о своем свидании с Медведевой в Лефортовской тюрьме, описав эту сцену и саму Наталью очень реалистично и жестко.

«… Я увидел ее голову на той же высоте, где она и находилась шесть лет тому назад, но голова была другая, ссохлась, словно чучело, сделанное из той этой головы. Время полумумифицировало голову моей некогда любимой женщины. Она не находилась в той степени мумификации, как знакомая мне с возраста 24 лет (я только приехал тогда в Москву) мумия в Египетском зале Музея имени Пушкина, но была на полпути к этому состоянию. Вообще-то, если бы я был добрый человек, мне следовало бы всплеснуть руками, ничего ей не сказать, разумеется, но, возвратившись в камеру, написать что-нибудь вроде баллады Франсуа Вийона «Дамы былых времен». Это если по-нормальному. Но так как я государственный преступник, судя по статьям, отъявленно жестокосердная личность, припомнив сколько эта женщина попортила мне крови, я со злорадством подумал: «Так тебе и надо! Твоя некогда прекрасная физиономия фотомодели похожа на суховатую палку. Твои глаза — один меньше другого — они как два пупка. Тебя, Наталья Георгиевна, время изуродовало за твои пороки…»