Адское Воинство - [26]

— Нет доказательств, что это было убийство.

— Почему вы не стали искать Эрбье?

— Из-за Вандермотов. Из-за Лины и ее братьев. Мы с ними не очень-то ладим, и я не хотел им подыгрывать. Я здесь представляю порядок, а они — отсутствие здравого смысла. Одно с другим несовместимо. Я несколько раз задерживал Мартена за незаконную охоту по ночам. И его старшего брата, Ипполита. Однажды он взял на мушку компанию охотников, заставил их раздеться, собрал их карабины и бросил всё в реку. Поскольку он не мог заплатить штраф, я посадил его на двадцать дней в кутузку. Они просто мечтают, чтобы меня убрали отсюда. Вот почему я ничего не сделал. Чтобы не попасться в их ловушку.

— Какую ловушку?

— Вполне примитивную. Лина Вандермот заявляет, что у нее было видение, после чего Эрбье исчезает. Он с ними в сговоре. Я начинаю его активно искать, и Вандермоты немедленно подают на меня жалобу, обвиняя в злоупотреблении властью и посягательстве на личную свободу граждан. Лина дипломированный юрист, она знает законы. Предположим, я игнорирую эту жалобу и продолжаю поиски Эрбье. Жалоба доходит до высшего начальства. И тут в один прекрасный день объявляется Эрбье, живой и здоровый, и в свою очередь подает на меня жалобу. В итоге мне светит либо выговор, либо перевод.

— Зачем тогда Лина назвала еще двух заложников Адского Воинства?

— Для правдоподобия. Она притворяется этакой добропорядочной толстушкой, а на самом деле хитра как черт. Воинство часто утаскивает нескольких человек зараз, ей это известно. Вот она и назвала троих, чтобы задурить людям голову. Так я себе представлял ситуацию.

— Но все обернулось иначе.

— Да. — Эмери загасил сигарету о стену и засунул окурок между камней. — Впрочем, теперь это не имеет значения. Эрбье покончил с собой.

— Не думаю.

— Черт возьми, — повысил голос Эмери, — чего ты от меня хочешь? Ты ничего не знаешь обо всей этой истории, о здешних людях. Свалился на нас из своей столицы и отдаешь приказы.

— Это не моя столица. Я беарнец.

— А мне какая разница?

— И это не приказы.

— Я тебе скажу, что будет дальше, Адамберг. Ты сядешь на парижский поезд, я подпишу акт о самоубийстве Эрбье, и через три дня все об этом забудут. Если, конечно, ты не собираешься доконать меня этой версией об убийстве. Не знаю, какой шальной ветер занес ее в твою голову.

Ветер. Мать часто говорила Адамбергу: вечно у тебя ветер в голове, в одно ухо влетает, в другое вылетает, ни одна мысль надолго не задерживается, а сам ты ни минуты не можешь посидеть спокойно. На ветру — как под водой. Все колышется и гнется. Адамберг знал это и боялся самого себя.

— Эмери, я вовсе не собираюсь вставлять тебе палки в колеса. Я только говорю, что на твоем месте взял бы под охрану парня, которого она назвала вторым. Стекольщика.

— Витражиста.

— Да. Возьми его под охрану.

— Если я это сделаю, Адамберг, мне крышка. Неужели ты не понимаешь? Это будет означать, что я не верю в самоубийство Эрбье. А я верю. По-моему, Лине хотелось, чтобы он покончил с собой, и, возможно, она намеренно подтолкнула его к этому. Я мог бы начать расследование, привлечь ее по статье «Доведение до самоубийства». Братья Вандермот наверняка мечтали, чтобы Эрбье провалился в ад. Их папаша и Эрбье — звери, каких свет не видывал, и неизвестно, который из них был страшнее.

Эмери снова зашагал по улице, засунув руки в карманы, что несколько деформировало его элегантный силуэт.

— Они дружили?

— Они были как два пальца одной руки. Говорили, у папаши Вандермота застряла в голове алжирская пуля, и этим обычно объясняли приступы агрессии. А Эрбье был садист, и два приятеля, конечно же, вдохновляли друг друга на новые подвиги. Лина вполне могла отомстить Эрбье, заставив его свести счеты с жизнью. Я уже говорил тебе, она хитрая. Ее братцы — тоже, но у них не все дома.

Они поднялись на самую высокую точку в округе, холм, откуда открывался вид на городок и окрестные поля. Капитан указал на еле заметное пятнышко с восточной стороны.

— Дом Вандермотов, — пояснил он. — Ставни открыты, значит они проснулись. Загляну-ка я к ним, взять показания у Лео можно и позже. Сейчас, когда Лины нет дома, будет легче заставить их разговориться. Особенно того из них, который состоит из глины.

— Из глины?

— Ты правильно понял. Из хрупкой глины. Послушай меня, садись на поезд и забудь о них. В рассказах о Бонвальской дороге правда только то, что она сводит людей с ума.

IX

Оставшись в одиночестве, Адамберг выбрал на каменной ограде место на солнышке и уселся там по-турецки. Он снял ботинки и носки и стал смотреть на разновеликую вереницу бледно-зеленых холмов, протянувшуюся до горизонта, на коров, стоявших на лужайках неподвижно, как статуи, словно кто-то расставил их там в качестве ориентиров. Вполне возможно, Эмери прав, вполне возможно, Эрбье застрелился, когда узнал о явлении черных всадников. Но направить на себя дуло ружья, держа его на расстоянии нескольких сантиметров, — это совершенно неестественно. Все выглядело бы гораздо логичнее и правдоподобнее, если бы он засунул дуло в рот. Разве что он, по версии Эмери, решил искупить свои грехи и погибнуть, как те животные, которым он всегда стрелял в лоб. Вот только был ли Эрбье способен на раскаяние, мог ли ощущать угрызения совести? А главное, мог ли до такой степени бояться Адского Воинства? Да, мог. Черная кавалькада, изувеченная и смердящая, разъедала землю Ордебека уже тысячу лет. И в этой земле открылись бездны, куда любой, даже самый здравомыслящий человек, мог провалиться внезапно и навсегда.