Адское ущелье. Канадские охотники - [24]

Индеец, прежде чем ответить, сплюнул подальше черной слюной и, казалось, стал старательно подыскивать слова для ответа.

На самом-то деле краснокожий дожевывал табак, словно янки англо-саксонского племени. Потом он спросил на ломаном английском:

– Мой брат знать Боб?

– Да.

– Боб, похититель лошадей, дурной ковбой… снимать скальп с индейцев?..

– К делу! – резко оборвал пришельца Жан. – Что с ним случилось, с Бобом, с нашим товарищем?

– Боб не есть друг детей Французская Канада… Боб есть предатель… Он продал шахтерам из кэмп секрет свой возвращение.

– Ты лжешь!

– Клянусь мой тотем[48], маленькая голубая черепаха из озера Мини-Вакан.

Пришелец произнес индейское название Чертова озера.

– Жак, – обратился Жан к среднему брату, – ну-ка приведи мне на лассо этого придурка… а ты, Франсуа, возьми стальной шомпол от своего винчестера и влепи пару десятков раз по верхней части его скальпированных панталон.

– У этого неудачника вид Иуды… Когда мы его схватим и основательно выпорем, он нам скажет правду.

С молниеносной быстротой младшие братья выполнили указания старшего. Эти подростки, едва вышедшие из детского возраста, обладали прямо-таки невероятными силой и ловкостью. Индеец не успел и пошевелиться, как был уже опутан лассо. Безжалостный шпицрутен просвистел и опустился на его тело, оставив синеватый шрам.

– Боб – наш друг, негодник, и я обслужу тебя на совесть.

– Хо! Господи, помоги! – взмолился индеец, сразу сменив тон и поведение. – Не бейте меня, Фрэнсис… А ты, Джеймс, убери это проклятое лассо… Комедия окончена…

От изумления Франсуа выронил шомпол, а Жак – лассо, тогда как Жан смущенно пробормотал:

– Боб!.. Это же Боб!.. Этот чертов Боб!..

– Он так вырядился в индейца, что сам бы себя не узнал, если бы только мог взглянуть со стороны, – сказал Жак, развязывая мнимого краснокожего.

– Как мы о вас беспокоились, бедняжка Боб, – добавил Франсуа, крепко пожимая ковбою руку.

– Э-эй!.. Не так сильно!.. У этого юного Геркулеса такое пожатие, что кровь выступает из-под ногтей.

– Мой храбрый товарищ, – вступил в разговор Жан, – я бы обнял вас от радости, но вы так перепачкались.

– Да!.. Да!.. Устройте мне праздник… Приласкайте меня как следует… А то вы так меня отделали.

Смеясь и пытаясь шутить, чтобы не выдать своей по-настоящему искренней растроганности, Боб не мог скрыть слезы, сверкнувшей жемчугом в уголке его глаза и скользнувшей по татуировке.

– Это глупо, – сказал он совершенно изменившимся голосом, – но эта симпатия, которую вы проявили ко мне, этот способ защиты меня …наконец, ваша вера в меня – всё это возвращает меня… в положительном смысле… к той точке, когда у меня еще была вода в глазах… Но вот уже лет пятнадцать, как я ее не пил! Честное слово! Никогда со мной не происходило ничего подобного. Какая прекрасная идея пришла мне в голову: достать свой маскарадный костюм и разыграть эту маленькую комедию!..

– Скажите же, наконец, откуда вы приехали?.. Что с вами случилось? Подумать только: вы отсутствовали три дня!

– Наконец-то, и это – самое главное.

– Но какой нелепый наряд!..

– Неужели мне действительно удалось преобразиться в краснокожего?

– До такой степени, что даже мы обманулись, мы, наполовину индейцы!

– А где же ваша лошадь?

– У меня ее украли! Предполагаю, что это сделал ее бывший хозяин, один из бдительных, повесивших меня. Впрочем, это неважно! Я найду другую. Я прибыл поздно, но весь напичканный новостями, как курьер почтовой службы.

– Давайте разнуздаем лошадей и вернемся домой. Там мы перекусим и побеседуем.

– Нет, оставьте лошадей в полной готовности, только привяжите их к барьеру… Никогда не знаешь, что может произойти.

– А теперь: говорите, Боб, мы вас слушаем.

– Итак, покинув вас, я направился в окрестности Хэлл-Гэпа, к своему товарищу, с которым во времена менее счастливые, чем нынешние, я носился по прериям. Человек он верный, но отпетый мошенник.

Я решил переодеться и стать полностью неузнаваемым. Мне пришла в голову мысль преобразиться в индейца. Это было легко для таких, как мы: для squamen, то есть белых мужчин, сожительствующих с индейскими женщинами, так что люди их племени признают нас своими. Таким образом, мы весьма основательно знаем язык и обычаи индейцев, включая их пляски и их таинства.

Ну вот. Я переоделся в сиу и, как говорят в театре, влез в шкуру своего персонажа. Богат я был на двадцать долларов, которые дал мне друг.

– А я, – прервал его Жан, – позволил вам уехать без единого «лиара»[49].

– … Если вы будете прерывать нить моего рассказа, я не доберусь до конца. …Я вошел в салун. Мое появление произвело сенсацию… Индейцев в Хелл-Гэпе давно не видывали. Полковники, судьи, профессора, доктора – короче, все титулованные персонажи, наводняющие мою страну, окружили меня и заставили выпить с ними. Я охотно позволил себе утолить жажду и рассказывал, как настоящий дикарь, самые глупые истории, естественно, веселившие общество. Тем временем я заметил того ирландца, которому вы устроили хорошенькую трепку. Он пил в одиночестве, а такое здесь случается редко, и часто поглядывал на часы, висевшие над стойкой.

Вот так отвергнутый всеми, этот человек должен быть врагом. Так я подумал. Если это не так, то в мире исчезла злопамятность. Я достаточно был знаком с моим Падди