Адские машины желания доктора Хоффмана - [74]

— Среди беспорядочных вспышек молний течение и ветер сносили нас все ближе и ближе к суше. Мы увидели, как гигантские исхлестанные пальмы сгибаются вдвое, словно присягая графу на верность. Но толком разглядеть мы ничего не смогли, ибо судно сильно рыскало, а после того как по нему судорогой прошлась череда толчков, и вовсе распалось на части, и все, кто на нем был, оказались сброшенными в воду.

Но ни один из перепившихся пиратов даже и глазом не моргнул, когда их жадно заглатывало море; ну а нас, живых, оно вынесло на белый пляж, по которому ветер, ни на секунду не останавливаясь, передвигал наметанные им дюны вместе с изрядным количеством черных плавней и желтых тел.

Да, мы были спасены — Ляфлер, граф и я; хотя и являли собой вряд ли нечто большее, чем надутые соленой водой кожаные мешки, а в ушах у нас по-прежнему бушевал ураган, словно кто-то прижал к ним большие раковины, подменявшие собой все остальные звуки. Но прадедушка всех бурунов небрежно вышвырнул меня, вцепившегося в обломок рангоута, почти к самой опушке леса, а вслед за мной его меньшой брат вынес на берег и Ляфлера, не выпускавшего из рук руля. Я, спотыкаясь, заковылял по пляжу, таща его за собой по песку от греха подальше, когда вспышка молнии выхватила из темноты силуэт графа, выходящего из воды с такой простотой, как будто он только что принял ванну; в глазах у него теплился странный огонек удовлетворения, а в руке он по-прежнему сжимал могучий клинок.

Мы чуть углубились следом за ним в лес, где вместе с Ляфлером устроили себе среди подлеска нечто вроде гнезда, и тут же заснули, как только наши избитые головы коснулись травяных подушек, но граф просидел бодрствуя всю ночь, словно неся со своим мечом ночной дозор. Когда мы проснулись, он все еще стоял на коленях среди кустов и молодой поросли. Игривые мартышки забрасывали нас листьями, веточками и кокосовыми орехами. Высоко в небе сияло солнце. Таинственное перешептывание тропического леса нежно вибрировало у меня в ушах после несмолкаемого океанского рокота. Нежно благоухал теплый воздух.

Шторм кончился, и чудесный покой наполнял сводчатую, величественную пальмовую рощу. Просачиваясь сквозь паутину лиан, на нас троих лился окрашенный в зеленое свет; да, на бедных лесных сирот, столь нелепо смотрящихся рядом друг с другом; а жара уже была такова, что пар поднимался клубами от нашей промокшей одежды и от превратившихся в грязное тряпье повязок Ляфлера, которые он упорно отказывался снять с лица. Чудесно было вновь ощутить под ногой твердую землю, даже если и не хватало уверенности, какому континенту она принадлежит. Я полагал, что, скорее всего, это мой родной дальний Американский Юг, но преисполненный оптимизма граф сделал выбор в пользу дикой Африки, в то время как Ляфлер безучастно заметил, что мы не имеем ни малейшего представления касательно того, где на самом деле находимся, и вполне вероятно, океан без спросу вынес нас на побережье какого-то далекого острова. Спустившись на пляж, чтобы ополоснуться в море, мы не замедлили установить, что цвет кожи местных обитателей — черный, и тем самым уверились в том, что попали в Африку.

Отступив, отлив оставил вдоль бесконечного белого пляжа распростертые вперемешку с раковинами тела пиратов, а искрящаяся, глянцевая чистота песка подчеркивала непревзойденную черноту местных жителей, одетых в длинные балахоны из раскрашенного хлопка, на которые свисали ожерелья из высушенных бобов; в надежде разыскать и присвоить клад — пиратский меч — они усердно рылись среди обломков. Тут были и мужчины, и женщины, все высокого роста и величественной осанки, в сопровождении смеющихся, на диво обворожительных детишек, и, стоило им нас завидеть, они кротко замычали о чем-то между собой, словно сходка мудрого скота. Наши одежды дымились. Мы замерли на месте и ждали, пока они подойдут. Они делали это медленно, кое-кто неловко волочил за собою пиратский меч. Их лица и грудные клетки были испещрены завитками и шрамами племенных отметин — ножевых разрезов, обесцвеченных втертой в них белой глиной. Пока мы ждали, все больше их высыпало из примыкающих к берегу джунглей, выступая с такой грациозностью, что, казалось, все они могли бы при этом нести у себя на головах огромные кувшины, а голые детишки отплясывали тем временем вокруг них, будто вырезанные из угля марионетки. Увидев, какого цвета их кожа, граф задрожал, словно подцепил в океане лихорадку, но я-то знал, что дрожит он от страха. Зато эти прочные и подвижные тени не выказывали по отношению к нам никакой боязни, хотя постепенно и столпились вокруг нас, окружив со всех сторон кольцом, и тут мы поняли, что попались.

Вскоре до нас донеслись звуки неотесанной, но весьма воинственной музыки, и из леса выступило подразделение развязных амазонок. Это были пожилые курдючные телки. Формой они напоминали перезрелые груши, готовые в любой момент лопнуть от переполнявших их соков, а их сморщенные сиськи вольготно болтались туда-сюда, то и дело вываливаясь на свободу из-под серебристых щитков, которые все они носили на груди, но тем не менее зрелище они собой являли величественное; одни носили алые плащи и просторные белые кальсоны, сделанные из подобранных между ног полотняных бинтов, другие — шоколадно-коричневые плащи и темно-синее исподнее, а все поголовно — увенчанные бунчуками из черного конского волоса металлические шлемы. Их командирши, как подумалось при первом на них взгляде, выбраны были наряду со всеми прочими достоинствами и за размеры своей задницы; они вышагивали рядом со своими подчиненными, дудя в длинноствольные медные трубы и постукивая в крохотные ручные барабанчики; вооружены все эти самки-солдаты были довольно агрессивно: аркебузы, фузеи, мушкеты и отточенные как бритва ножи явились, казалось, прямо из музея старинного оружия. Без особых затруднений они сумели объяснить нам знаками, что мы вновь очутились под арестом, и повели нас, охраняемых скорее числом, а не умением, по зеленой тропе на поляну, где расположилась их деревня; черное же воинство тем временем выстроилось позади нас с присущей им во всем, что бы они ни делали, благопристойной живописностью.