Адресат выбыл - [4]
При твоей широте взглядов и отзывчивом сердце ты, конечно, не станешь мириться с жестокостью, и, надеюсь, от тебя я узнаю правду. Сын Аарона Зильбермана только что вернулся из Берлина и, говорят, едва унес ноги. Его рассказы о том, чему он был свидетелем, невыносимы - людей истязают, силком, через стиснутые зубы вливают в них бутыли касторки, и потом они медленно умирают мучительной смертью от разрыва кишок. Возможно, так оно и есть, и, возможно, как ты уже писал, это лишь всплывающая на поверхность жуткая пена крутой ломки человеческих душ. Увы, для нас, евреев, это знакомая горькая история, повторяющаяся из века в век, и трудно поверить, что эти извечные страдания приходится испытывать сегодня, по воле цивилизованного народа. Напиши мне, дорогой Мартин, и успокой мою душу.
Спектакль, где играет Гризель, пользуется огромным успехом и будет идти примерно до конца июня. Она пишет, что получила приглашение еще на одну роль в Вене и на осень - на очень интересную роль в Берлине. Пишет она все больше об этой последней, но я посоветовал ей повременить, пока там не улягутся антиеврейские настроения. Выступает она, разумеется, под другим именем, не еврейским (для сцены фамилия Эйзенштейн все равно не подходит), но ее происхождение ясно отнюдь не только из-за фамилии. Как бы она себя ни называла, ее черты, жесты, взволнованный голос выдают в ней еврейку, и если эти настроения там действительно существуют, лучше ей не рисковать и сейчас в Германию не ездить.
Прости, друг мой, за такое сумбурное и краткое письмо, но мне не найти себе места, пока ты меня не успокоишь. Я знаю, ты напишешь мне с полной откровенностью. Умоляю тебя, ответь сразу.
С самыми горячими заверениями в неизменной преданности и дружеских чувствах к тебе и твоей семье
Твой
Макс
Deutsch-Volkische Bank und Handelsgesellschaft, Munchen
9 июля 1933 г.
М-ру Максу Эйзенштейну
Галереи Шульце-Эйзенштейна
Сан-Франциско, Калифорния, США
Дорогой Макс,
как видишь, я пишу на почтовой бумаге моего банка. Делаю это по необходимости - у меня к тебе просьба, и я хочу избежать цензуры, которая теперь чрезвычайно строга. Нам придется пока перестать писать друг другу. Для меня сейчас невозможно переписываться с евреем, даже независимо от моей должности. Если тебе будет необходимо связаться со мной, вложи письмо в конверт с банковским чеком, а на домашний адрес больше не пиши.
Что же до суровых мер, которые так тебя огорчают, мне самому они поначалу тоже не нравились, но потом я понял, что, как это ни горько, они необходимы. Евреи - тяжкий крест для любого народа, который дал им прибежище. Я никогда не ненавидел ни одного еврея, а тобой всегда дорожил как другом, но поверь мне говорю тебе с полной откровенностью, - не потому я тебя любил, что ты еврей, а вопреки этому.
Евреи всегда и везде козлы отпущения. Такое не бывает без причины, и им не доверяют вовсе не из-за того, что они будто бы распяли Христа. Но эта беда с евреями - всего лишь мелкий эпизод. Здесь вершится нечто куда более значительное.
Имей я возможность показать тебе, имей ты возможность увидеть собственными глазами рождение этой новой Германии под руководством нашего Благородного Вождя! Мир не вечно будет подминать под себя великий народ. Потерпев поражение, мы четырнадцать лет жили с опущенной головой. Мы ели горький хлеб позора и пили жиденькую кашицу бедности. Но теперь мы свободные люди. Наша мощь растет, и мы глядим на все народы с высоко поднятой головой. Мы очищаем нашу кровь от низкопробных элементов. Мы с песней шагаем по долинам, и наши могучие мускулы гудят в предвкушении работы, а с гор доносятся голоса Водана и Тора - древних могучих богов германской расы.
Я пишу, и это новое видение вызывает у меня огромный душевный подъем, но я уверен, что тебе не понять, как все это необходимо для Германии. Ты поймешь только, что твой собственный народ в беде. Тебе не понять, что ради спасения миллионов меньшинство должно пострадать. Ты будешь прежде всего евреем и станешь оплакивать свой народ. Что ж тут удивительного. Такова натура семитов. Вы сокрушаетесь, но вам недостает мужества ответить ударом на удар. Вот чем вызваны погромы.
Увы, Макс, я знаю, тебе будет больно, однако ты должен знать правду. Есть движения куда более значительные, чем те, кто их создал. Что до меня, я вхожу в это движение. Генрих - офицер юношеских частей, которые возглавляет барон фон Фрайше, - наш дом теперь купается в лучах его славы, ибо он часто у нас бывает, приходит повидаться с Генрихом и Эльзой, от которых он в полном восторге. Я же по уши в работе. Эльза мало интересуется политикой, только обожает нашего Благородного Вождя. Последнее время она быстро устает. Наверно, она слишком часто рожает. Когда дитя появится на свет, ей станет легче.
Мне жаль, Макс, что наша переписка должна прекратиться таким вот образом. Быть может, в один прекрасный день мы станем лучше понимать друг друга и снова найдем общий язык.
Как всегда твой
Мартин Шульце
Галереи Шульце-Эйзенштейна
Сан-Франциско, Калифорния, США
1 августа 1933 г.
Herrn Martin Schulse
В 1-й том Собрания сочинений Ванды Василевской вошли её первые произведения — повесть «Облик дня», отразившая беспросветное существование трудящихся в буржуазной Польше и высокое мужество, проявляемое рабочими в борьбе против эксплуатации, и роман «Родина», рассказывающий историю жизни батрака Кржисяка, жизни, в которой всё подавлено борьбой с голодом и холодом, бесправным трудом на помещика.Содержание:Е. Усиевич. Ванда Василевская. (Критико-биографический очерк).Облик дня. (Повесть).Родина. (Роман).
В 7 том вошли два романа: «Неоконченный портрет» — о жизни и деятельности тридцать второго президента США Франклина Д. Рузвельта и «Нюрнбергские призраки», рассказывающий о главарях фашистской Германии, пытающихся сохранить остатки партийного аппарата нацистов в первые месяцы капитуляции…
«Тысячи лет знаменитейшие, малоизвестные и совсем безымянные философы самых разных направлений и школ ломают свои мудрые головы над вечно влекущим вопросом: что есть на земле человек?Одни, добросовестно принимая это двуногое существо за вершину творения, обнаруживают в нем светочь разума, сосуд благородства, средоточие как мелких, будничных, повседневных, так и высших, возвышенных добродетелей, каких не встречается и не может встретиться в обездушенном, бездуховном царстве природы, и с таким утверждением можно было бы согласиться, если бы не оставалось несколько непонятным, из каких мутных источников проистекают бесчеловечные пытки, костры инквизиции, избиения невинных младенцев, истребления целых народов, городов и цивилизаций, ныне погребенных под зыбучими песками безводных пустынь или под запорошенными пеплом обломками собственных башен и стен…».
В чём причины нелюбви к Россиии западноевропейского этносообщества, включающего его продукты в Северной Америке, Австралии и пр? Причём неприятие это отнюдь не началось с СССР – но имеет тысячелетние корни. И дело конечно не в одном, обычном для любого этноса, национализме – к народам, например, Финляндии, Венгрии или прибалтийских государств отношение куда как более терпимое. Может быть дело в несносном (для иных) менталитете российских ( в основе русских) – но, допустим, индусы не столь категоричны.
Тяжкие испытания выпали на долю героев повести, но такой насыщенной грандиозными событиями жизни можно только позавидовать.Василий, родившийся в пригороде тихого Чернигова перед Первой мировой, знать не знал, что успеет и царя-батюшку повидать, и на «золотом троне» с батькой Махно посидеть. Никогда и в голову не могло ему прийти, что будет он по навету арестован как враг народа и член банды, терроризировавшей многострадальное мирное население. Будет осужден балаганным судом и поедет на многие годы «осваивать» колымские просторы.
В книгу русского поэта Павла Винтмана (1918–1942), жизнь которого оборвала война, вошли стихотворения, свидетельствующие о его активной гражданской позиции, мужественные и драматические, нередко преисполненные предчувствием гибели, а также письма с войны и воспоминания о поэте.