Адов Пламень - [23]

– Ребекка!

Девушка вздрогнула, выстрелила испуганным взглядом в сторону неожиданного возгласа, и сразу же расслабилась. Улыбка вновь осветила ее лицо.

– Приятный сюрприз, сэр Вильфрид Ивинге. – Ни мягкий акцент, ни сама она ничуть не изменились за пять лет. – В добром ли здравии твоя супруга, леди Ровин?

Рана уже не болела так, как в первые месяцы. Однако лицо рыцаря все равно выдало достаточно, чтобы Ребекка поняла: увы, не суждено было этим двоим «жить долго и счастливо».

– Ровин… умерла семь месяцев назад… – запнувшись, проговорил Вильфрид. – Вроде от горячки… не знаю. Лекари, священники, – все без пользы оказалось. И не шарлатаны, а сделать ничего не смогли.

– Прости, пожалуйста, – тихо произнесла девушка. – Мне жаль, что так получилось… будь я тогда там…

Рыцарь покачал головой.

– Меня ты спасла, но то была лишь обычная рана от обычного копья. Ровин же забрали… – он не договорил. – Аббат Колгрим сказал, что это – расчет, расплата за…

– Не верю, Вильфрид, – твердо заявила Ребекка.

– Я тоже не верю, – почти шепотом согласился он. – Не может, не должен Суд Стали, Суд Чести взыскивать плату – да еще ТАКУЮ плату… Я защищал тебя не от воли Господней, а от ордена храма. И защитил, доказав, что никакая ты не колдунья…

Девушка вздохнула

– Таким, как они – ничего не докажешь. Ни словами, ни мечом… Ловчие, гончие псы Malleus Maleficorum, изничтожают всех и вся, кого только заподозрят в колдовстве. А они с храмовниками одного поля ягоды… уж и не знаю, кто из них хуже.

– Ну нет, Вильбура я терпеть не мог, но он был рыцарем, пусть даже храмовником и франком. А Ловчие… то, что мне о них доводилось слышать, чертовски малоприятно… Но, во имя святой Диланы! – вскипел вдруг Вильфрид, – неужто нельзя поговорить ни о чем другом? Пять лет не виделись все-таки!

* * *

Ривке никогда и не надеялась… то есть нет, надеялась, конечно, что рыцарь из Ивинге когда-нибудь станет ей не только другом. Она надеялась на это, примерно как вор надеется однажды найти на дороге мешок новеньких цехинов. Да, он из благородного саксонского рода, а она – Ивриим, у которых «благородства» не существует (точнее, оно не исчисляется теми же критериями, что у прочих народов Европы, слишком давние корни имеет это племя – каждый из них, ныне живущих, имеет в предках не одну дюжину героев, царей и вдохновленных Богом пророков). Да, он христианин, верный сын церкви, он блюдет заповеди и почитает обычаи; а она – Ивриим, которых сия святая церковь ставит на одну ступень с неверными-язычниками, лишь немногим выше еретиков. Все это было между ними.

А еще между ними было то, что следовало бы назвать «влечением», когда двое сходятся неосознанно, повинуясь некоему зову, велению – сердца, души, какой-то третьей силы…

А еще между ними был старый замок Донаркейль в порубежьи в предгорьях Швица, где их обоих держали в плену барон-разбойник Фрон де Беф и его сообщники – рыцарь-храмовник Вильбур и мятежный сенешаль Лоррейна Морайг Брасс; замок Донаркейль, под обугленными развалинами которого нашли свой последний приют и барон, и сенешаль, и несчастный Ицхак – старый отец Ривке.

А еще между ними были разложенный костер, что ожидал только искры, дабы принять колдунью в свои горячие объятия, и священное ристалище Тарнхальд, вокруг которого в мрачном безмолвии стояли стражи храма, солдаты Леорикса и толпа простолюдинов. Ристалище, где за жизнь, честь и свободу девицы-Ивриим бились насмерть доблестные христианские воители – оруженосец Короля-Льва, сэр Вильфрид Ивинге, который еще не полностью оправился от ран, и сильнейший из лоррейнских рыцарей храма, сэр Бриан де Вод-Вильбур… покрытое белым песком ристалище, на которое пролилась кровь храмовника, отменив вынесенный судом Malleus Maleficorum вердикт о сожжении колдуньи Ребекки, именуемой также Ребеккой из Лудуна.

А еще между ними была царственная леди Ровин, прямая наследница королевского рода Элезингов, леди Ровин, которую Вильфрид Ивинге любил с детства, настолько любил, что рискнул отцовским гневом и наследством, ибо у отца были иные представления о том, за кого надлежит выйти замуж дочери саксонских королей, раз уж тану Роттервальда выпало быть ее воспитателем. Ривке не завидовала ни ее благородству, ни красоте, ни положению, потому что не считала себя ни ниже, ни хуже, а обладать высокой царской властью никогда не жаждала; но она не могла не завидовать дару любви, полученному Ровин от сына тана Седрика.

А еще между ними – и вот это Ривке просто обязана была похоронить в себе, – встала смерть Ровин.

Правду сказали Вильфриду, его жена не умерла бы, не защищай он колдунью на Божьем Суде, на Суде Стали. На суровом суде, который всегда выносит справедливый приговор, который не зависит от улик и доказательств, что позволяют несовершенному человеческому правосудию на краткое мгновение приподнять повязку с глаз Фемиды; и приговор этот всегда и неукоснительно приводится в исполнение. Иной раз – руками людей, которые не подозревают, что стали вершителями высшей воли. Иной раз – руками людей, которые прекрасно знали, что и почему делают. Иногда же – вовсе обходясь без посредников-смертных, без содействия этих мощных, но очень уж своенравных и непослушных инструментов.