Адольф Гитлер – основатель Израиля - [6]

На следующее утро Кубичек пошел в консерваторию, когда Гитлер еще спал. В полдень он разбудил своего все еще спящего друга и сказал, что выдержал экзамен. Кубичек учился прилежно, с успехом и вскоре к тому же стал зарабатывать, давая уроки музыки девицам из богатых семейств.

Молодой Гитлер в то же время все более неохотно брал уроки у скульптора Панхольцера. Его грызли сомнения. Кем был его отец? А бабушка? Действительно ли она, когда ей было за сорок, отдалась девятнадцатилетнему сыну хозяина, этого Франкенбергера? Какой позор это «соблазнение сотен тысяч девушек кривоногими, отвратными еврейскими ублюдками».

Его продолжала привлекать опера, хотя денег хватало только на стоячие места. Он не пропускал ни одной оперы Вагнера после того, как прочел, что Вагнер однажды признался во время прогулки философу Ницше: его отчим, актер, еврей Людвиг Гейер – его настоящий отец.[11] Значит, и он, создатель нордического мифа! Как и Вагнер, Гитлер тоже будет бороться с еврейским началом в себе и преодолеет его. Могила Вагнера в Байрейт и позже оставались для Гитлера местом паломничества. А его будущий главный идеолог Розенберг, сын еврея, иммигрировавшего в Швецию,[12] превратится в Прибалтике в арийца и будет торжественно вещать:

«Байрейт – это завершение арийской мистерии. Суть всего искусства Запада раскрылась у Рихарда Вагнера: нордическая красота, глубочайшее чувство природы, героическая честь и откровенность».

В этом направлении шли поиски повсюду потерпевшего крах и часто голодавшего юноши Адольфа Гитлера. И он теперь хотел «после героической жизни войти в Валгаллу» и над своей кроватью повесил красиво написанное им изречение: «Свободно, открыто и радостно мы смотрим на нашу немецкую Родину, не сводя с нее глаз. Хайль!»

Он стал заниматься больше еврейским вопросом, чем искусством. Студент-музыкант Кубичек часто засыпал под огнеметные рассуждения своего друга. Гитлер будил его:

«Ты мне друг или нет?» Кубичек покорно кивал. «Тогда слушай».

Часто Гитлер целыми днями питался только хлебом и молоком. Тогда Кубичек приглашал его в дешевую столовую и угощал его любимыми мучными блюдами. «Вкусно?» – спрашивал заботливый Кубичек, а Гитлер угрюмо отвечал:

«Не понимаю, как ты можешь есть рядом с этими людьми?»

«Эти люди» были евреи, тоже студенты-музыканты. Гитлер забивался в угол и поворачивался к ним спиной.

«Но ведь ты любишь слушать музыку Густава Малера и Мендельсона-Бартольди, а они тоже евреи», – допытывался Кубичек. «Пошли», – отвечал Гитлер, и Кубичек послушно следовал за ним. На общественный транспорт денег не было. Они шли в синагогу. Гитлер уже бывал там и знал, как надо себя вести. «Надень шляпу», – шептал он, и оба наблюдали за еврейским обрядом венчания.

Музыкант Кубичек питал надежду отвлечь своего друга от того, на чем тот помешался. Но Гитлер вдруг заявил ему: «Я сегодня вступил в Союз антисемитов и записал тебя тоже».

За несколько дней до этого Гитлер помог полиции как свидетель. На Мариахильферштрассе, перед магазином Герн-гросса попрошайничал «ханделе», т.е. одетый в лапсердак и обутый в сапоги восточный еврей, который предлагал шнурки и пуговицы. Попрошайничество было запрещено. Гитлер заявил, что еврей этим занимался, другие свидетели подтвердили то же самое, и все вместе поволокли напуганного еврея в ближайший участок, где полицейский извлек из кармана его лапсердака 3000 крон – для Гитлера это было тогда целое состояние.[13]

Готовясь к приемным экзаменам, Гитлер одновременно занимался сочинительством. Кубичек знал по консерватории одного журналиста из «Тагблатт», и тот обещал ему напечатать одну новеллу Гитлера. С рассказом «Следующее утро» Кубичек и Гитлер пришли к этому журналисту. Гитлер быстро посмотрел на него, повернулся на каблуках и крикнул своему другу, который хотел ему помочь:

«Идиот, разве ты не видишь, что это жид?»

На повторном экзамене осенью 1908 года Гитлер опять провалился. В это же время Кубичек отбывал два месяца воинской службы, хотя Гитлер советовал ему от нее уклониться, поскольку это «совершенно пустой период» в жизни музыканта.

Вернувшись в Вену, Кубичек обнаружил, что его старый друг Адольф исчез. «И он ничего не оставил? – удивился Кубичек. – Даже привета не передал?» Старуха Закрейс с сожалением покачала головой.

В Шенбруннском парке стояла скамейка, на которой Гитлер располагался, когда ему требовались воздух и солнце, и читал. Однажды мимо проходил некто Грилль. Он посмотрел на лежащие рядом с незнакомцем антисемитские издания, большей частью номера журнала «Остара», и, немного помедлив, сел рядом с ним, вынул из кармана копию брошюры и сказал: «Посмотрите, это мое». Гитлер недовольно посмотрел на человека, который ему помешал, но тут его взгляд упал на название брошюры: «Против церковного чиновничьего аппарата». Выяснилось, что Грилль с помощью своих брошюр пытался основать религию настоящей и чистой любви к ближнему. Они стали обсуждать эту тему, и Гитлер заговорил о евреях, которые мешают этому благому намерению. Два молодых мечтателя нашли друг друга. С Гриллем можно было вести разговоры о политике, он не просто согласно кивал, как Кубичек. Грилль стал приходить почти каждый день. Он развивал свои религиозные идеи, и Гитлер соглашался с ним, но с одним ограничением: на евреев любовь к ближнему распространяться не должна.