Адмирал Ямамото. Путь самурая, разгромившего Перл-Харбор. 1921-1943 гг. - [17]

9

И все-таки не стоит воображать, что дни Ямамото в Лондоне были целиком отягощены заботами и формальностями. На конференции — в сущности, это предварительные переговоры — царила атмосфера непринужденная и, несмотря на относительно негибкую позицию американской стороны и отдельные столкновения мнений, временно прерывавшие ход переговоров, в общем, спокойная и дружеская. Ямамото удалось насладиться своим пребыванием в Лондоне; он с готовностью посещал коктейли и ужины, устраиваемые представителями других стран, делал покупки в Лондоне (купил себе высококлассную трость змеиного дерева) и играл в бридж с американским и британским начальниками штабов и морских операций (между прочим, обыграл адмирала Чатфилда на двадцать фунтов).

Однажды в субботу, в ноябре, его пригласили в официальную резиденцию премьер-министра в Чекере на обед, который давал Рамсей Макдоналд, и возник вопрос, что следует надеть японским гостям. Мацудайра собирался прибыть в утренней одежде, но морской атташе Ока возразил, что они будут глупо выглядеть в такой одежде на субботней встрече, посему они в конце концов остановились на черных пиджаках и полосатых брюках. Когда они приехали в Чекере после дороги длиной 38 миль по прекрасной осенней местности, их встретил Рамсей Макдоналд — в широких спортивных брюках гольф.

Дочь Макдоналда, вдовца, Мэри действовала на правах хозяйки. Сам премьер-министр, намного старше Ямамото, вел себя весьма сердечно; как говорит Эномото, оба почти признали сходство своих характеров.

Их также пригласил к себе домой Дэвид Ллойд Джордж. Бывший премьер — первый британский премьер-министр, скромного происхождения, известный некоторой грубостью речи и манер, — имел к тому времени очень плохое зрение. Сожалея, что не может видеть лицо Ямамото, он спросил, можно ли до него дотронуться; Ямамото пришлось стоять неподвижно, пока Ллойд Джордж касался черт его лица волосатой рукой, похожей скорее на лапу медведя.

Как-то в Лондоне, когда закончились дневные переговоры (или официальный ужин), Ямамото с коллегами заехали в свой офис в японском посольстве на Портлендсквер, чтобы обсудить между собой дела, а потом вернулись в свой отель на Гровенор-сквер. К тому времени они уже устали, но Ямамото заставил Эномото, Мицунобу и Мизоту сесть за покер или бридж до трех часов утра, — как обычно, когда у него шла игра. Мицунобу, он всегда проигрывал, попробовал отделаться пораньше и положил на стол банкнот в один фунт, объявив:

— Когда я его проиграю — иду спать!

Каждый день приносил кучу писем из Японии. Ямамото отвечал на все, даже на письма учеников начальной школы, которые спрашивали, «все ли он делает для своей страны». А вечера заняты игрой, так что для писания ответов на письма и для работы над документами у него оставались только утренние часы. Некоторые удивлялись, как это Ямамото ухитрялся писать так много писем. Существует теория, что писание писем позволяло ему, холостяку до и во время войны, ослабить чувство одиночества. Другие утверждают, что письма служили ни больше ни меньше как средством завоевания популярности.

В любом случае факт, что он всегда отвечал, даже на письма детей.

Если Мизоте и Эномото случалось при чтении газет за утренним кофе наткнуться на что-то интересное, они несли эти материалы в кабинет Ямамото. Сами они еще не успели снять ночные пижамы, но Ямамото, уже в темном костюме, сидит за своим письменным столом и готовится к дневным переговорам или пишет свои извечные письма. Часто они удивлялись, когда вообще он находит время поспать. Сам Ямамото заявлял, что, как военный человек, он может, если надо, обходиться без пищи и отдыха; и действительно мог оставаться несколько дней на ногах, имея на сон лишь четыре часа.

Однажды утром, в декабре, Ямамото проявил немалую тревогу, когда Эномото случайно заметил, что ему приснился сон про Хори Тейкичи, — принял это за дурной знак. Странно, кажется: такая рационально мыслящая личность, как Ямамото, столь суеверен, придает значение снам. Но ведь известно, что есть люди (особенно это относится к тем, кто, как Ямамото, любит азартные игры), которые обладают способностью чувствовать — в состоянии бодрствования или сна, — что происходит с близкими им. Так или иначе, Хори оставался в мыслях Ямамото с тех пор, как они покинули Токио; если уж упоминания Эномото о своем сне оказалось достаточно, чтобы так его встревожить, поневоле подумаешь: ему пришло четкое предупреждение — что-то случится с его другом. Хори, однокашник Ямамото по Морской академии, был одним из самых доверенных и любимых товарищей. Среди бесчисленных писем Ямамото, что еще сохранились, те, где истинно обнажается его душа, адресованы либо Хори, немногим другим близким друзьям, либо одной-двум близким женщинам. По свидетельству Эномото, «только Хори удалось так преуспеть в обуздании и облагораживании зарвавшегося „деревенского самурая“ из Нагаоки».

В 1933 году Хори стал вице-адмиралом — на год раньше Ямамото; разделял его взгляды и «ястребами» рассматривался даже с большим презрением. Примерно в то же время члены «флотской» фракции с адмиралом Като Кандзи во главе провели ряд совещаний (в ресторане в Акасаке), где замыслили опрокинуть раз и навсегда всех сторонников сохранения договора. Некоторые из участников этих встреч, как видно, готовились прибегнуть к весьма решительным мерам.