Адмирал Ушаков - [6]
— Что и говорить, худы наши дела, — резюмировал дипломат. — Наполеон совсем распоясался. А тут нам еще Турция угрожает, может, уже войну объявила, пока тут сидим.
— Под Аустерлицем опростоволосились — вот где беда наша, — проговорил Войнович. — Если бы не Аустерлиц, совсем бы другая песня сложилась.
— И кто бы мог подумать, — подхватил Истомин, — Кутузов и опростоволосился! Ведь я его еще с Румянцевских кампаний знаю, вместе воевали. Даровитый командир, с умом. Даровитый, а вот сплоховал…
— Может, не он сплоховал, может, другие сплоховали? — возразил Шишков. — Кутузову спасибо — хоть армию спас, могло быть хуже.
— Не хочу верить, чтобы Кутузов Бонапарта не осилил, — не унимался Истомин. — Ведь лупил же супостата Суворов! И Ушаков войска его бивал. А почему Кутузов не может? — И, помолчав, сам же стал объяснять: — Дух не тот! Духа прежнего не стало. Какой нынче пошел солдат? Раньше, бывало, посмотришь на фрунт — лица румяны да веселы, свежестью да здоровьем от них несет. А что сейчас? Бледность, унылость в глазах. Когда нет духа настоящего, ни пища, ни опрятство не даст человеку здоровья. Дух ему нужен. Дух!
Кто-то сказал ворчливо:
— Довольно о политике. Все о политике да о политике. Не худо бы о другом поговорить.
Гости одобрительно переглянулись и, обратив внимание свое на рюмки, стали наливать по новой. Адмирал Шишков тоже потянулся к бутылке, но его опередил дипломат, сидевший от него по левую сторону, налил ему сам, заговорив с угодливостью человека, желающего навязаться в товарищи:
— Имел удовольствие прочитать ваше «Рассуждение о старом и новом слоге российского языка». Полагаю, после сего сочинения господину Карамзину постель не одну ночь казалась жесткой.
— Вы занимаетесь словесностью? — повернулся к адмиралу Арапов.
— Представьте себе, увлекаюсь, — улыбнулся ему Шишков со снисходительностью учителя, прощающего ученикам наивные вопросы.
— Но у вас другое призвание, вы адмирал.
— Ну и что? Чем я хуже Мордвинова? Мордвинов тоже адмирал, морской министр, а занимается Бог знает чем — тоже что-то сочиняет, кажется, что-то по экономике. В нашем государстве, — добавил Шишков, ухмыляясь, — не так уж редко, когда человека тянет заниматься не своим делом.
— Что верно, то верно, — поддержал его Истомин, — у нас такое случается часто. Адмиралы занимаются сочинительством, а сочинители делами адмиральскими.
— Ну это уж слишком!..
— И ничего не слишком. Про Особый комитет по образованию флота слышали?
— Ну и что?
— Кто назначен председателем сего комитета, знаете? Граф Воронцов. Человек, который, как мне думается, не в состоянии отличить фрегат от линейного корабля.
— Чудно! — оживился чиновник из почтового департамента, до этого не подававший голоса. — И кто же в этой комиссии, позвольте вас спросить? Ушаков включен?
— А что Ушакову там делать? Ушаков — адмирал.
Гости рассмеялись. Один только Войнович не засмеялся. Больше того, смех сотрапезников смутил его. Он густо покраснел и сказал, с усилием подбирая слова:
— Напрасно, господа, в смех государево дело превращать изволите. Сия комиссия утверждена его величеством, а составлена она из достойнейших лиц. Ушакову в ней не место.
— Почему, позвольте вас спросить?
— Ушаков всюду твердит о своих заслугах, но заслуги его сомнительны. Ничем особым он пока не отличился.
— А завоевание Ионических островов? А победы над турками? Сражение у Калиакрии?
— Слепая удача, только и всего. У Калиакрии Ушакову помог шторм.
— Неправда, — тихо, но четко проговорил Арапов.
— Что? Что вы сказали, молодой человек? — воззрился на него Войнович.
— Я сказал: ложь. И, с вашего позволения, могу повторить это хоть десять раз.
Назревал скандал. Гости насторожились, смотрели то на Войновича, то на Арапова, ожидая, что будет дальше.
— Не ссорьтесь, господа, — просяще вскинул руки хозяин. — Ушаков хотя и известный адмирал, но стоит ли из-за него подымать шум? Оставим старика, тем более, как я слышал, он уходит в отставку.
Арапов демонстративно поднялся из-за стола и направился вон. Войнович рванулся было за ним:
— Позвольте, позвольте!.. Вы обязаны объяснить свое поведение.
Истомин с трудом удержал его:
— Оставьте, граф. Родственничек пьян. Проветрится и вернется. Вернется с извинениями, уверяю вас.
Арапов, однако, не вернулся.
4
В доме Ушаковых ужинали обычно рано. Едва смеркнется, как Федор уже тащится наверх к адмиралу: мол, еда на столе, можно кушать… Так повелось у них давно. Привыкли рано ужинать. Сегодня, однако, порядок нарушился: запоздали. Собственно, у Федора все было приготовлено, но он намеренно тянул время. Ждал Арапова. Почему-то казалось, что гость из Севастополя должен прийти обязательно. Сердце чуяло. Он и каши больше обычного наварил, чтобы на троих хватило, и моченых яблок принес блюдо, и ветчины нарезал, и склянку с анисовой настойкой в шкаф поставил, чтобы в случае надобности не бегать за нею в погреб. Все предусмотрел Федор, только гостя не было. Задерживался.
В ожидании его Федор до того затянул с ужином, что Ушаков не выдержал, не стал ждать доклада, спустился сам.
— Что так долго возишься?
— А я ничего, у меня все готово.
В романе современного российского писателя Михаила Петрова рассказывается о жизни талантливого полководца и государственного деятеля генерал-фельдмаршала Петра Александровича Румянцева-Задунайского.
Генерал-фельдмаршал, князь Николай Васильевич Репнин оставил свой след в истории государства Российского благодаря блестящей победе над турецкими войсками в знаменитом Мачинском сражении во время войны 1787–1791 г.г. Эта победа заставила турок прекратить военные действия и начать мирные переговоры.Новый роман известного писателя-историка М. Петрова посвящён видному дипломату и военачальнику екатерининской эпохи, герою знаменитого Мачинского сражения, генерал-фельдмаршалу Николаю Васильевичу Репнину (1734–1801).
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.
За многие десятилетия жизни автору довелось пережить немало интересных событий, общаться с большим количеством людей, от рабочих до министров, побывать на промышленных предприятиях и организациях во всех уголках СССР, от Калининграда до Камчатки, от Мурманска до Еревана и Алма-Аты, работать во всех возможных должностях: от лаборанта до профессора и заведующего кафедрами, заместителя директора ЦНИИ по научной работе, главного инженера, научного руководителя Совета экономического и социального развития Московского района г.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Ни один писатель не может быть равнодушен к славе. «Помню, зашел у нас со Шварцем как-то разговор о славе, — вспоминал Л. Пантелеев, — и я сказал, что никогда не искал ее, что она, вероятно, только мешала бы мне. „Ах, что ты! Что ты! — воскликнул Евгений Львович с какой-то застенчивой и вместе с тем восторженной улыбкой. — Как ты можешь так говорить! Что может быть прекраснее… Слава!!!“».