Адмирал Лазарев - [76]

И вот 2 февраля 1833 года указанные корабли покинули Севастополь и направились в Босфор. Однако из-за встречных ветров они подошли к устью Босфора только 8 февраля.

В тот же день Михаил Петрович получил высочайшее благоволение «за неутомимую деятельность и быстроту, с коими вооружена была в зимнее время эскадра в Севастополе, несмотря на предстоявшие препятствия»^{301}.

В Константинополе в это время ситуация складывалась весьма непростая.

Когда туда прибыл новый французский посланник вице-адмирал Альбен Руссен, назначенный на этот пост в октябре 1832 года, в тот же самый день рейс-эффенди (министр иностранных дел Турции) обратился к А. П. Бутеневу с просьбой отложить прибытие русской эскадры. Турция поддалась на уговоры французской дипломатии прибегнуть к ее посредничеству для заключения мира с египетским пашой и отклонить предложение услуг со стороны России. Но просьба эта пришла слишком поздно, да к тому же она совершенно не соответствовала интересам России. И последовавшее письмо Бутенева Лазареву запоздало. В результате 8 февраля 1833 года, рано утром, русские корабли под начальством контр-адмирала Лазарева вошли в залив Буюкдере и встали перед дворцом российской миссии.

В ответ турки вместо ожидаемой радости начали вести себя странно и запутанно, иначе они не были бы турками. Когда русские корабли были еще на подходе к Турции, им предложили не входить в Босфор, но М. П. Лазарев просто проигнорировал эту нелепую просьбу, ведь он прекрасно понимал, насколько важно для России пребывание его эскадры именно здесь и именно сейчас. При этом он опять сослался на неблагоприятный ветер. Отговорка, которую, как известно, всегда при необходимости имеют моряки.

Получается, что «внезапным вступлением в Босфор Лазарев нарушил данное ему приказание от начальства и то, о чем его прежде просил Бутенев письмом»^{302}.

Неожиданное появление русских кораблей ошеломило турок. А барон Руссен пришел в такое негодование, что угрожал разрывом дипломатических отношений с Турцией, если русский флот не удалится из Босфора. Несчастная Турция попала в ужасное положение: страх неприятельского нашествия заставил ее просить помощи у России, а страх возбудить неудовольствие французского правительства внушал ей мысль, если не отказаться совсем от этой помощи, то угодить по возможности противникам России. Министры султана начали умолять А. П. Бутенева, чтобы русская эскадра была удалена в Сизопольскую гавань, и так как не было законного повода не исполнить подобного требования, то решено было, что эскадра действительно удалится, лишь только будет попутный ветер.

Оказавшись в эпицентре политических страстей, Лазарев был вынужден быстро принимать решения, которые, с одной стороны, не подрывали бы дипломатические устремления России, а с другой — давали бы ему возможность не уступать достигнутой, благодаря стремительности действий, стратегической инициативы, что требовалось от него как от военного человека в той мере, как он понимал свою задачу.

Вот о чем свидетельствуют донесения Лазарева, отправляемые им в эти дни А. С. Меншикову:

Разобравшись в обстановке, Лазарев, как об этом свидетельствуют его донесения Меншикову, решил при всех обстоятельствах удерживать проливы в своих руках, даже если для этого понадобится вести бой с объединенным англо-французским флотом. Характерно, что русский посланник в Константинополе Бутенев и русский представитель в Турции генерал-лейтенант Муравьев, поддавшись просьбе султана, тоже советовали Лазареву уйти с эскадрой в Сизополь. Но Лазарев не уходил. Он все время ссылался на ветер, который якобы, как нарочно, не дает возможности кораблям сняться с якоря^{303}.

Однако Лазарев, понимая, что обстоятельства и воля вышестоящих лиц могут вынудить его действительно покинуть Босфор, уже предусмотрел и возможность скорого, если понадобится, возвращения.

В своем рапорте А. С. Меншикову от 10 февраля 1833 года он писал:

Турецкое правительство, не уклоняясь от предложения помощи… <…> убедительнейше просит, чтобы я с вверенной мне эскадрою на некоторое время удалился в Сизополь… <…>; а потому я с общего согласия как с г. посланником, так и с генерал-лейтенантом Муравьевым решился просьбу султана уважить, и эскадра теперь находится в готовности при первом благополучном ветре отправиться в Сизополь с тем, чтоб в случае надобности она могла тотчас прибыть обратно к Константинополю…^{304}

Но для бестактности и слабодушия Турции не существовало, похоже, никаких границ: рейс-эффенди отправил русскому посланнику ноту, в которой извещал его, что барон Руссен был уведомлен официальным образом о состоявшемся решении.

Николай Николаевич Муравьев, командированный в 1832 году в Александрию к наместнику Египта Мегмет-Али с высочайшим требованием прекратить военные действия против Турции и помириться с султаном Махмудом II, потом в своих «Записках» вспоминал: «Я никогда не видал рассудительного и скромного Бутенева в таком негодовании, как он был при получении сей ноты, ибо сердце его чуждалось вероломства и не терпело унижения. Бутеневу еще до того неприятно было видеть изменчивую политику Порты, и он с прискорбием за несколько дней согласился на возвращение эскадры; но наглость турецкого правительства, отвергавшего таким образом испрошенное пособие, и возраставшая надменность французов, хвалившихся влиянием, приобретенным ими в Порте