Адамово яблоко - [47]
— Я пока не собираюсь вступать в брак, — ответила Марьяна твердо. — Это просто слухи.
— Вот как? — не слишком старательно удивилась мать и тут же отвернулась от неё. — Ну, Ксения Петровна, хватит уже суетиться, садись! Туда, возле Максима. Ты, Егор, со мной, а Марьяна слева. И давайте уже начинать.
Они расселись, Георгий разлил вино. Мать взяла свой бокал.
— Предлагаю первый тост. Выпьем за то, что мы, наконец, собрались все вместе, всей семьей. Это редко бывает, но я не жалуюсь — вы молодые, у вас свои дела. Рада видеть всех сегодня — и тебя, Марьяна, тоже. В моем возрасте уже неприлично отмечать дни рождения, поэтому давайте поднимем бокалы за Новый год, пусть он, по крайней мере, будет не хуже, чем предыдущий. Ну и за Рождество. Хотя среди нас, насколько я знаю, нет особо верующих. Приятного аппетита.
— Между прочим, тётя соблюдает все посты. А на Рождество отстояла Великое повечерие, — заявил Максим, накладывая себе какое-то кушанье. — И я сам видел, как папа молился в церкви на отпевании деда.
— Ты молился в церкви, Егор? — удивилась мать. — Зачем?
Георгий попытался отшутиться, почему-то чувствуя неловкость:
— Он с некоторых пор стал суеверен, оставив мненье прежнее свое о снах и разных предзнаменованьях…
— Хм. Вот уж не думала, что и тебя затянет эта современная мода на поповщину, — мать укоризненно покачала головой. — Ты же даже некрещеный.
— Это правда, Георгий? — спросила вдруг Марьяна, взглянув на него с недоумением и укором.
— Нет, я покрестился в свое время.
— Когда это? И почему не сказал? — удивилась мать.
— Достаточно давно. В Париже, в православном соборе. Просто, не было случая рассказать.
Максим внимательно смотрел на него через стол своим холодным, словно экзаменующим взглядом.
— Так ты веруешь, папа?
— Скажем так — я нетверд в своем неверии.
Мать покачала головой.
— Как же тебя крестили без веры?
— В тот момент мне казалось, что я верю, — проговорил Георгий с твердым ощущением, что пора сменить сомнительную тему. — Но сейчас я готов поклясться на Коране, что это самый замечательный оливье, который я ел в своей жизни. Ксения Петровна превзошла себя. Кому добавки?
— Прости, пожалуйста, если мы задели твои чувства, Марьяна, — мать повернула к ней лицо. — Я всё забываю, что сейчас модно верить в Бога и посещать церковь в указанные дни.
Марьяна слегка порозовела. Она сидела очень прямая и бледная, крепко сжимая в руках вилку и нож, и Георгий вдруг испытал к ней непривычное теплое чувство. Он увидел, какой тяжелой и недоброжелательной кажется ей обстановка за столом, и ему вдруг захотелось защитить её от злой насмешливости Максима, от устоявшейся несправедливой враждебности, с которой мать относилась к членам семьи Козыревых.
Впрочем, Марьяна не собиралась сдаваться.
— Ничего. Я понимаю, что в ваше время это было не модно, — ответила она тихо, но твердо.
Водитель Георгия припарковал машину на набережной. Перед тем, как сесть в салон, Марьяна подошла к решетке ограждения, замерла, обводя взглядом очертания рыцарского замка на другом берегу канала.
— Не сердись на маму, она иногда бывает слишком резкой, — сказал Георгий, накрывая её руку в замшевой перчатке своей рукой.
— Нет, я всё понимаю, — быстро возразила она. — Мы отлично провели время. Спасибо. — И затем повернула к нему опечаленное лицо. — Знаешь, я даже подумала, что это мне расплата за годы твоих мучений на наших семейных обедах. Иногда полезно побывать на месте другого. Хороший урок.
— Ты едешь в Озёрное? — уточнил Георгий, открывая перед ней дверцу.
— Нет, на Конногвардейский. Я предупредила Максима. Ты, наверное, в курсе, он сейчас живет там постоянно. Я иногда думаю, правильно ли разрешать ему столько самостоятельности… Но, в конце концов, он взрослый мужчина. Мы не можем вечно его опекать.
— Приходится смириться с этим фактом, — кивнул Георгий. — Максим взрослый мужчина, у него своя жизнь… Ещё не так поздно — может быть, заедем ко мне, выпьем по чашке чаю?
— Нет, Георгий, спасибо, — снова сжимая ручки своей сумки, ответила она. — Ты на Мытнинской, мне это не по пути.
Он снова взял её за руку и улыбнулся, удовлетворённо наблюдая тень смятения на её лице.
— А я что-то хочу горячего крепкого чаю. Хочется посидеть и поговорить с тобой спокойно. Зайдем куда-нибудь в кафе.
Они расположились на белых кожаных диванах в пустом ресторанчике на пересечении Конногвардейского бульвара и Замятина переулка, неподалеку от дома, где Козыревы когда-то жили всей семьей, куда Вероника тайком приводила будущего жениха и где на папиной библиотекиной кушетке был нечаянно зачат наследник престола.
Георгий заказал чай и две рюмки кальвадоса, к которому Марьяна, впрочем, не притронулась.
— Может быть, перекусишь — ты почти ничего не ела за столом?
— Нет, я не ем на ночь, иначе не буду спать, — ответила она с какой-то нервной грустью. — Хочу сказать тебе одну вещь… Я решила со временем продать Озёрное. На трассе теперь постоянно пробки, невозможно каждый день по три часа добираться до города и обратно… Дом большой, его дорого содержать. А главное — он нам теперь ни к чему.
