Адам и Ева постсоветского периода - [4]

– Петенька, может и мы сходим?

– Зачем? – непривычно угрюмо отзывался Петенька.

– Ну… Все идут… И Ивановы тоже.

– Еленочка, ты помнишь, как мы СО ВСЕМИ на демонстрации ходили?

– Ну, да. Весело было. Все в приподнятом настроении, потом за стол, всей семьёй…

– А зачем? Смысл в них был – какой? Канули в лету весёлые демонстрации, значит, не было в них смыслу. Так вот, – продолжал Пётр Иваныч с непривычным, властным нажимом в голосе и растущим раздражением, – я теперь, пока смысла не узнаю, никуда не пойду! – грозный отблеск стёкол очков в попавшемся солнечном луче подтверждал всю серьёзность слов Петра Иваныча.

Елена Андревна молчала, а потом пыталась слабо возражать:

– А как же ты смысл узнаешь, если в церковь ходить не будешь?

Пётр Иваныч бормотал что-то невнятное:

– Узнаю… как-нить… если захочу… – и закрывался от жены газетой.

Елена Андревна отворачивалась к окну, провожала тоскливым взглядам праздничную толпу, но сама пойти не решалась.

В воскресенье Елена Андревна сильно волновалась, долго собиралась, подбирая подходящую одежду: это, пожалуй, будет слишком ярко, это – коротко, в брюках – нельзя. Духи? Можно ли наносить духи? А макияж? Как же на улицу совсем без макияжу? Всё равно, что голой – засмеют! И Елена Андревна мигом представила, как она идёт по улице, низко наклонив голову и пряча глаза в асфальт, чтоб никто не заметил, что она без макияжу, а прохожие всё равно тыкают пальцем, скалят зубы, нагло заглядывают в лицо и ржут, переговариваясь между собой: «Глядите! Глядите! Без макияжу! Чай, не Дженнифер Лопес, а даже глаз не подкрасила!» И снова ржут.

«Пожалуй, глаза немного подведу!» – решилась Елена Андревна нанося на веки карандашные чёрные стрелки, – «И чуть-чуть туши!» Пальцы привычным быстрым движением отворачивали крышечку брасматика.

«А губы?» И снова внутреннему взору Елены Андревны представилась ржущая толпа, указующая перстами в её бледные, ненакрашенные губы.

Из богатой палитры ящичка трюмо она выбрала самый блеклый, нейтральный, не вызывающий цвет и подмахнула легонько помадой губы.

«Платок!» – в самый последний момент, когда она уже заносила ножку над домашним порогом прострелило молнией её голову.

Из-за долгих сборов Елена Андревна основательно припозднилась, отчего и получила от соседки нагоняй, вместо приветствия:

– Ты чего? Служба давно началась! И что ты намазюкалась, как на танцы? Чай, не девица! Давай, давай вытирай всё!

Елена Андревна достала белоснежный носовой платок, быстро и нервно протёрла губы, отчего ткань покрылась болезненными розоватыми пятнами.

На пороге храма Елена Андревна опять совершила кучу ошибок, о чём немедленно была уведомлена:

– Три раза надо креститься, три, а не один. Перекрестилась – поклон. Да пониже, пониже!

Свечи наша героиня ставила тоже неправильно:

– Куда ты – левой? Окстись! Правой! Только правой!

– Каблуками не стучите, женщина! – сказал ей кто-то сбоку, когда она переходила от одного подсвечника к другому.

– Что ж мне, летать? – огорчённо подумала Елена Андревна тут же обрывая себя на неподобающих мыслях.

– Эй, эй, нам налево, – потянула её за рукав соседка. – Направо – там только мужчины стоят.

– Но здесь тесно!

– Женшчына в церкви да молчит! – прошипела старуха и молитвенно опустила голову. Через секунду, не сдержавшись, добавила:

– Да и юбку тебе надо подлиннее – чай, не молодица.

Елена Андревна скорбно поджала губки. В старухи она себя не записывала, старательно накладывая всё богатство сельскохозяйственной продукции в качестве масок себе на лицо, да и юбка была померной длины. Даже слишком – до середины икры.

– Неужели это главное? – спросила она.

– В церкви мелочей не быват! – отрезала старуха.

Елена Андревна, ещё более подобравшись, старалась вникнуть в смысл службы. Но по этому поводу у её проводницы комментариев не находилось. Только раз старуха, неожиданно и сильно потянув её за подол, приказала: «На колени! На колени!» и сама сложилась вчетверо в молитвенном экстазе. Елене Андревне с трудом удалось непривычное движение на людях. Густо покраснев от застенчивости, стыда и приложенного физического усилия, она шёпотом спросила: «Почему?» Молитвенница, слегка повернув склонённую голову и приоткрыв корявый глаз прошипела: «Тихо!». «Так нада!» – промолвила она, прикрыв веки важно и утомлённо, словно архиерей. Елена Андревна чувствовала себя страшно неловко и с облегчением вздохнула, когда можно было встать.

Наконец, на амвон вышел молодой батюшка со светлым приятным лицом. Слушая проповедь, все потянулись ближе к нему. Среди всей службы, это был самый понятный для Елены Андревны момент. Но священник говорил совершенно непривычные для её слуха вещи: о прощении врагов и молитве за них. Елена Андревна позабыла о своей спутнице, о том, правильно ли она стала и как выглядит в глазах других. Она внимательно ловила каждое слово, пытаясь вникнуть в смысл.

– Нет ничего благодатнее молитвы о врагах, ибо они – лучшие учителя наши. Они учат нас смирению, терпению и величайшему дару христианина – умению прощать. Обида разъедает только вашу душу, делая её готовой ко греху. Не поминайте зло, не воздавайте тем же – а, наоборот, искренне пожелайте вашим обидчикам всех благ земных и небесных, помолитесь об их исправлении, о спасении их душ – и вы почувствуете, как преобразится ваш внутренний мир. Апостол Павел готов был пожертвовать не просто своей жизнью, а более ценным – своей бессмертной душой ради преследовавших его.