Адам и Ева постсоветского периода - [2]

В 5–6 часов вечера тротуары были заполнены людьми, торопившимися с работы домой, забегавших по дороге в магазины – они смотрели сосредоточенно себе под ноги, словно надеялись найти упавшие баксы, толкались плечами в бесконечном броуновском движении толпы и исчезали часам к семи вечера. А в 20.00 город выглядел так, словно в нём никто и не жил-то никогда, и только наши Адам и Ева постсоветского периода, взявшись трогательно под руки, прохаживались не спеша по безлюдной улице, освещённой нервными неоновыми вспышками реклам и магазинных вывесок.

Они остановились перед погасшей витриной.

– Гляди-ка, – обращалась к супругу Елена Андревна, – нет уж продуктового, закрыли – озабоченно озиралась она по сторонам, – А что ж вместо него будет?

– Как что? Бытовая техника, должно быть, – рассуждал Пётр Иваныч.

– Рядом с домом! Петенька, может, возьмём что-нибудь в кредит? Мне так хочется огромный телевизор – чтоб во всю стену! Ивановых позовём – то-то удивятся! И повод будет – ведь сто лет уже не виделись! – воодушевлялась Елена Андревна.

– Еленочка, ну зачем тебе такой большой телевизор? У тебя глазки будут болеть! – остужал супругу Пётр Иваныч. – Да и в газетах писали: такие экраны плохо влияют на здоровье!

– Зачем же их продают?

– Деньги собирают. Прельщают людей внешним видом, а на здоровье народа им наплевать!

Елена Андревна огорчённо поджала губки.

– Ну, а кондиционер? Он, ведь, для здоровья не вреден? Очень даже полезен! Лета какие жаркие!

– Еленочка, летом мы на даче. И вентиляторы есть.

– Ну, может, мобильный?

– Ну что ты! Ну и кому ты будешь звонить? Мы ведь и так всё время вместе, не расстаёмся.

– Иванов тебе подарил, – надула губки Елена Андревна.

– Так это ж, когда было! И, потом, я его об этом не просил. Хочешь, попрошу, чтоб и тебе подарил? – усмехнулся Пётр Иваныч, поправляя соскользнувшую с его руки ладошку жены. – Да и не нужен он мне.

– Что ж ты его всегда с собой берёшь? – съехидничала Елена Андревна и её ладошка снова пропала с руки Петра Иваныча. Он настойчиво вернул её на место.

Супруги проходили мимо ювелирного. Мягко освещалась галлогеновыми лампочками вращающаяся витрина, кольца, браслетики, серёжки подмигивали, дразня, золотыми бочками Елене Андревне.

– У меня так давно не было новых украшений! – воскликнула она.

Пётр Иваныч только вздохнул.

Проходя мимо бутика с женской одеждой, коротко и горестно вздохнула Елена Андревна, едва заметным кивком головы здороваясь с вечерними платьями, выставленными в витрине, и тут же с ними прощаясь, навсегда.

– Ой, банк! Петя, здесь был банк, помнишь? Что он – лопнул? Надо же, был банк – теперь казино, – вздохнула Елена Андревна.

– Да тебе-то, что? – буркнул Пётр Иваныч, – нам всё равно класть туда нечего, – проворчал он недовольно, уводя Елену Андревну подальше от стайки поростков, нахохлившихся возле игральных автоматов.

Вскоре они уже подходили к родному дому, нырнули под тёмную арку – и тут Пётр Иваныч услышал то, чего всегда втайне побаивался, выходя с женой на прогулки – дыхание с перегаром в затылок и хриплый в спину вопрос: «Закурить не найдётся?»

У Петра Иваныча под шапкой зашевелились оставшиеся лавровым венчиком вокруг полированной полянки лысины волосы, предательски задрожал подбородок, чуть съехали вниз очки с вспотевшей переносицы, но он, полуобернувшись, осмелился предположить: «Не курю…»

«Да кого ты тормознул? С них же взять нечего!» – прохрипел сдавленным полушёпотом другой голос.

Желающий закурить зыркнул сухим колючим взглядом оценивающе по супругам из-под чёрной шерстяной шапочки, повернулся, собираясь уйти прочь. Пётр Иваныч набрал в грудь воздуха, чтобы облегчённо вздохнуть…

И тут, неожиданно для всех, в заиндевевшую тишину тёмного двора пролезла, как змия, необдуманная горячая женская фраза:

– Как это – нечего?

Всё естество Елены Андревны – не последней женщины в советском светском провинциальном обществе – всколыхнулось.

– Что мы с тобой – нищие какие? – приподняла она голову, и гордо и дерзко взглянула в глаза супругу.

У вмиг побледневшего и похолодевшего Петра Иваныча очки поползли снова вверх.

– А кулон, который ты мне подарил на юбилей? Я его никогда не снимаю!

Два тёмных удалявшихся силуэта приостановились.

– А мобильник – подарок Иванова?

Двое обернулись. Подбородок Петра Иваныча мелко-мелко затрясся, очки поехали вниз, к кончику побагровевшего носа.

– А мой меховой воротник? А твоя шапка? Хоть и не новые – но вполне приличные! Даже молью нигде не побитые!

Шапка Петра Иваныча сползла на затылок, обнажая розовый ободок лысины.

Две подозрительные личности стали приближаться. Елену Андревну несло в блаженном экстазе хвастовства.

– А мои сапожки – итальянские! Каблучки – ни разу не стёртые! – она задорно топнула ножкой. – А кожа, кожа, какая мягкая, как шёлк! – Елена Андревна, грузно подскакивая, стянула сапожок с узким голенищем и мяла его податливую кожу. Двое переглянулись…

«Уж сколько говорено о женской логике, сколько обсмеяно её невинных проявлений! И никто не отнесётся к женщинам с сочувствием: ведь, не виноваты они, что устроены иначе, что главная черта женского мышления – спонтанность, что они гораздо эмоциональнее мужчин. И это хорошо, и мужчинам это приятно. Кому понравится женщина, закованная в доспехи деловой сосредоточенности? Никому. Мужчинам нравятся их улыбки, хохот, щебет. Но у каждой медали – две стороны. Другая, не самая приятная сторона эмоциональности – импульсивность, непредсказуемость, непосредственность на грани безумия. Женщина, зачастую, сама не знает, что она произнесёт, и какие могут быть от её слов последствия…» – все эти фразы пронеслись мгновенно в голове Петра Иваныча скоростным клубящимся потоком, наезжая и опрокидывая друг друга. И припоздалым вагончиком простучала колёсами последняя: «Женщина – как бомба с часовым механизмом… бомба с часовым механизмом… бомба…»