Ада Даллас - [44]

— Счастливчик этот Томми! Что за жизнь! Никаких волнений.

— Да, старина, только пенки снимать, ни одной заботы.

Что за жизнь!

Господи, подумал я, что понимают эти люди?

Сразу после пикника в отеле при Капитолии еще часа два творилось черт-те что, а потом часам к девяти Батон-Руж стал похож на город, из которого только что ушла армия. Я чувствовал себя как… Как кто? Как человек, который очутился в большой комнате, где только что выключили радио. Когда выключают радио, слышен треск, потом он исчезает, и ничего не остается. И человек один в пустом мире.

Роберт Янси

Итак, попытка была предпринята, но чего я добился? Придется попробовать еще раз. Если нельзя занять позицию с первой атаки, значит, надо начать вторую под другим углом захода. Предстояло определить этот угол.

Я сообразил, что в течение дня в Капитолии она обязательно должна спуститься в кафе. Поэтому я решил через каждые двадцать пять минут подходить к стеклянным дверям кафе, проверять, не там ли она. На девятый раз, в час тридцать шесть, я увидел ее за столиком вместе с женой Хадсона. Она сидела спиной к дверям, но я сразу ее узнал по волосам, форме головы и плечам. Я вошел в кафе и, притворяясь, будто не вижу ее, сел за столиком напротив, а потом, когда она подняла глаза, сделал вид, что страшно удивлен и доволен.

— Добрый день, полковник. — Голос ее был ровным, а улыбка безразличной. — Как поживаете?

— Подсаживайтесь к нам, полковник, — предложила миссис Хадсон.

Ада промолчала.

— Спасибо, — поблагодарил я, — если, конечно, я вам не помешаю.

— Ни в коем случае, — заверила миссис Хадсон.

Ада опять промолчала, чуть улыбнувшись, как будто ее мысли были где-то далеко-далеко. Я сел.

— Итак, — сказал я, — сессия позади.

— Да, — сказала она.

— Вы, дамы, наверное, были очень заняты?

— Но это приятная работа, — с энтузиазмом откликнулась миссис Хадсон.

Мы еще поговорили. Я не уходил. «Пересижу», — решил я.

Первой поднялась миссис Хадсон.

— О, я опаздываю! — воскликнула она. — В два пятнадцать я должна быть в парикмахерской, а сейчас уже два. Придется бежать, извините меня.

Она ушла. И тут Ада сказала:

— Я тоже должна идти. У меня встреча. — Должны? — спросил я.

— Да. — Она пристально взглянула на меня, но чуть улыбнулась. — Должна. Спасибо за кофе, полковник. — В ее голосе опять послышалось равнодушие. Загорелся красный свет.

Но я с самого начала знал, что победа будет нелегкой. Да я и не хотел, чтобы было легко. Но, господи, еще больше я не хотел, чтобы дело это не двигалось с места. Пусть чуть-чуть, но вперед. А у меня ничего не получалось.

Удача во многом зависит от тебя самого. Нет, не обязательно поставить себе целью ее тотчас добиться. Надо лишь привести в движение определенные силы, и тогда события, по всей вероятности, начнут работать на тебя. По всей вероятности. Бьешь кием по шару, он начинает прыгать, задевает другой шар, и тот, глядишь, оказывается в лузе. Вот и в футболе так же. Гоняют, гоняют мяч, и вдруг удар, и мяч в воротах. Или ведешь заградительный огонь, не имея и понятия о расположении противника, и, тем не менее, выведешь из строя несколько вражеских огневых точек. Вот и в жизни удача приходит, когда ее не ждешь. Я верю, что все, и хорошее и плохое, во многом зависит от себя.

Во многом, но не целиком. Ни в коем случае. Существует какая-то граница, но где она проходит, никто не может сообразить. Существует, и все.

Итак, я должен продолжать. Не обязательно выдумывать что-то необыкновенное, просто надо действовать по-другому. Но шли дни и недели, а я все не мог ничего придумать.

Томми Даллас

Спустя неделю после окончания сессии от нее не осталось и следа, и жизнь в Капитолии замерла. Все мои обязанности состояли в приходе на службу в девять, пожимании рук тех, кого Сильвестр вводил ко мне здороваться, исполнении тех песен, которые он советовал мне петь, и в возвращении в четыре тридцать домой, где я иногда встречал Аду.

Однажды вечером я сидел в гостиной и слушал разговор Ады по телефону. Она смеялась тем высоким, взлетающим вверх и там обрывающимся смехом, каким обычно смеется женщина в разговоре с другой женщиной.

— Да, — говорила она. — А что я могла сделать? Что еще я могла сделать?

Она была в платье из серебристого шелка. Руки ее были обнажены и ослепительно белели на фоне платья, длинные золотистые волосы распущены по плечам, и выглядела она на миллион долларов.

И не меньше она, вероятно, тратила на себя. И на свои туалеты. Господи, сколько она потратила на свои туалеты! Как вспомню эти счета и чеки! Этих денег мне хватило бы на виски на весь остаток жизни или по крайней мере на ближайшие два года.

Она опять рассмеялась.

— До свидания, дорогая, — сказала она и подошла ко мне, все еще улыбаясь, с румянцем на лице.

— Идешь куда-нибудь, куколка? — спросил я.

Улыбка изменилась, стала какой-то манерной, усталой, но тем не менее дружелюбной.

— На чай, — ответила она. — В «Розали».

— Ты чудесно выглядишь. Все будут тебе завидовать.

Продолжая улыбаться, она явно думала о чем-то другом, когда я сказал:

— Ты настоящая королева, малышка. Ты моя королева.

Она похлопала меня по плечу.

— Мне пора. Не перетруди себя, милый.