Ада Даллас - [17]

— Вы, пожалуй, прояснили это достаточно четко.

— Надеюсь. — В низком голосе явно звучала ирония. — Думается, мне незачем говорить вам, что я могу в ту минуту, когда я этого пожелаю, прекратить ваши с Томми отношения. Или что я способен направить мысли Томми в совершенно противоположную сторону.

— Нет. Вам незачем говорить мне это.

— Отлично. Я вижу, что тесты в вашем колледже проводились не зря. Вы знаете свое место, и я могу говорить дальше. Томми вполне соответствует губернаторской должности, но на дальнейшее его продвижение я не возлагаю никаких надежд. Вы… — Он остановился.

Несколько секунд царило молчание. Он явно ждал, чтобы Ада заговорила. Но она не произносила ни слова.

— Отлично. — Впервые в его голосе зазвучала властность. — Так как же?

И Ада таким тоном, будто, самое большее, соглашалась на свидание, сказала:

— Хорошо.

Я смотрел на вращающиеся катушки — они молчали, слышно было лишь их жужжанье — и думал: ему не удалось взять над ней верх, она держалась с ним на равных, она получила то, чего так упорно добивалась.

Затем Ада, настоящая Ада, а не Ада с магнитофонной ленты, поднялась со стула и выключила магнитофон.

— На этом все интересное кончилось.

— Понятно, — отозвался я.

Я взглянул на нее, словно видя ее впервые: высокая красивая блондинка с правильными чертами лица, округлыми бедрами и длинными ногами, и попытался согласовать все это с равнодушным голосом, звучавшим с магнитофонной ленты. И снова констатировал не без удивления: ему не удалось взять над ней верх. Всякий раз, когда я смотрел на нее, я открывал в ней что-то новое для себя.

— Что ж, — начал я нарочито громко, чтобы скрыть свое смятение. — По-моему, это решает все твои проблемы. Тебе преподнесли на тарелочке все, чего ты так упорно добивалась.

— Да.

Мы стояли, с любопытством глядя друг на друга. У меня от отчаяния пересохло в горле и засосало под ложечкой. Я попытался проглотить подступивший к горлу комок и не смог.

— Что ж, — повторил я, — прими мои поздравления.

Я видел, как она судорожно глотнула.

— Спасибо.

Мы продолжали в упор смотреть друг на друга.

— Стив… — начала она и замолчала. — По-твоему, я должна это сделать?

— Разве ты не этого добивалась?

— Скажи ты, Стив, — Ее полуоткрытые губы не улыбались, глаза не могли оторваться от моих глаз, а голос упал до шепота: — Скажи ты.

Впоследствии я всегда удивлялся, как мне удалось сказать, как удалось отыскать те скрытые звезды, к которым я взбирался вслепую. Ибо я не только не был способен это сделать; я не был способен об этом и мечтать. Это было самое последнее на земле, на что я мог бы или сумел бы решиться. Но в ту секунду я решился.

— Нет, — сказал я, — по-моему, тебе незачем это делать. По-моему, тебе незачем выходить замуж за Томми Далласа. По-моему, ты должна выйти замуж за меня.

Ее лицо замерло от удивления, страха, восторга.

— Будь моей женой. — Меня охватило отчаянное чувство свободы, как будто мне удалось пройти сквозь стену и увидеть дневной свет. — Будь моей.

Будто лед унесло весенними водами.

— Стив! — Она отвернулась, чтобы скрыть свои чувства, и, крепко сжав мою руку, спрятала лицо у меня на груди. — Да. — Ее приглушенный голос, казалось, проникал в меня. — Да, да, да.

Самое забавное заключалось в том, что я даже на минуту не мог усомниться в серьезности этого намерения. Даже на минуту. Оно мне казалось совершенно правдоподобным. Я говорю о намерении Ады отказаться стать Адой Даллас ради меня. Позже я убедился, насколько фантастической была эта мысль. Насколько невероятной. Но в ту минуту я целиком в нее верил.

По-видимому, верила и Ада.

* * *

В субботу мы отправились на остров. Он был местом нашей последней встречи, так пусть же станет местом начала новой жизни.

Из открытого окна нам было видно море, полыхающее синим пламенем под лучами ползущего вверх оранжевого шара. Полоса желтого песка уходила до серых пальм, кивающих зелеными верхушками синему простору.

В ресторане на деревянном полу играли солнечные блики, и Ада за столом выглядела чистой, невинной девушкой. Она была в безукоризненно белом платье, и накрашены у нее были только губы.

Я видел, что на нас смотрят — стоял разгар сезона, большинство столиков было занято, — и испытывал чувство гордости. По залу плыла высокая и загадочная хозяйка отеля, красное платье мантией струилось по ее мощному торсу. Она остановилась возле нашего столика и в ответ на мое приветствие лишь молча улыбнулась. Я смотрел на ее лицо и думал: что оно отражает? Удовольствие, участие или просто память о каких-то давних событиях? Она также молча отошла, и только старые половицы поскрипывали под ее ногами. А я перевел взгляд на Аду и забыл про все на свете.

После завтрака или обеда, что бы это ни было, мы отправились по горячему песку на окаймленный серыми пальмами берег. Я вспомнил, как мы стояли здесь под дождем. Теперь перед нами расстилалось голубое зеркало воды, а ветер был совсем теплым.

— Я никого не любила до сих пор, — сказала она.

— Я тоже по-настоящему.

Она молчала, глядя не на меня, а на чистую, острую, как нож, линию горизонта.

— У тебя нет сомнений в том, что ты поступаешь правильно?