Ада Даллас - [118]

Телепередачи выставляли Янси в смешном свете и явно пользовались успехом. До меня стали доходить сведения, что наш бравый генерал основательно задет и начинает нервничать.

Я радовался и горел желанием наносить ему удар за ударом.

Но я понимал, что этого недостаточно, что исход борьбы могло бы решить лишь то, чем я владел и что никогда не осмелюсь использовать.

Роберт Янси

Джексон словно воткнул в меня нож и сейчас медленно его поворачивал, я же ничего, ровным счетом ничего не мог поделать. Больше всего на свете мне претило играть роль жертвы, а не нападающего. Вот и на войне, под огнем, я всегда думал, что если придется умереть, то лучше уж в яростной схватке, разя и сокрушая. Оказаться в положении мишени, быть связанным по рукам и ногам — для меня сущий ад, да и только.

— Подумай, какой сукин сын этот Джексон! — сказал я Аде. — Надоел он мне. Равно как и осточертело выглядеть дураком. «Веселый грабитель», а? Даже мои подчиненные, завидев меня, начинают улыбаться в рукав. Это же расшатывает дисциплину! Я уже не могу обходить своих клиентов с портфелем. С тех пор, как он начал эти передачи с «Танцующей Матильдой», мне пришлось заменить портфель чемоданом. «Веселый грабитель»… — передразнил я Джексона. — Сволочь!

Ада расхохоталась.

— В чем дело? Ты что, на его стороне?

— Не говори глупостей. Он ничего не может тебе сделать. Вспомни пословицу: «Собака лает — ветер носит».

— Начхал я на пословицы! Он причиняет мне кучу неприятностей.

— Терпи. Он и меня не обходит стороной, как тебе известно.

— Черта с два! Обходит, да еще как! Он травит только меня, а ты запрещаешь даже припугнуть его.

Ада улыбнулась и не без затаенной гордости ответила:

— А тебе и не удастся его напугать.

— Ты думаешь? Может, поспорим?

— Не имею желания. Надеюсь, не такой уж ты болван, чтобы пытаться пугать его. Тронь его пальцем — и завтра об этом узнает весь штат. Поднимется крик, что это наших рук дело.

— Как сказать. Люди привыкли уважать силу… — Я смачно ударил кулаком по своей же ладони.

— До чего же идиот! А теперь послушай меня. Не смей даже думать об этом. Оставь его в покое. Слышишь?

— Хорошо, хорошо. Не буду его трогать.

«Сам-то не буду, — про себя добавил я. — Но не гарантирую, что не найдется кто-нибудь другой».

Я вызвал к себе Рикко Медину и потолковал с ним.

— Человек надежный и умеющий молчать, понятно? — сказал я в заключение.

— Понятно, — кивнул Медина.

Стив Джексон

Я свернул с Ройял-стрит на свою улицу — узкий коридор между рядами приземистых мрачных домов. На следующем квартале улица оканчивалась тупиком и освещалась только падающим из окон светом: оба уличных фонаря не горели. Едва я свернул за угол, как по бокам у меня выросли двое неизвестных и чей-то хриплый голос прошептал:

— Тебе велено кое-что передать. Тебе велено передать, что ты слишком много болтаешь.

Вспыхнуло что-то красное, и я погрузился во мрак.

Пришел я в себя уже в больничной палате. За правым ухом, не переставая, тупо ныло, местами горело лицо, все тело пронизывала боль. С минуту я лежал, собираясь с мыслями и вспоминая. Я пришел к выводу, что надо мной основательно потрудились.

Около койки появилась сиделка в белом, спросила о моем самочувствии и сказала, что, как только я найду возможным, меня навестят журналисты. Я ответил, что нахожу это возможным уже сейчас, и сиделка, получив разрешение врача, впустила ко мне журналистов, которым я и рассказал, как и что произошло.

Потом я уснул. Когда проснулся, сиделка принесла специальный дневной выпуск вечерней газеты.

Набранный крупным шрифтом, ее заголовок сообщал: «Зверское избиение телевизионного комментатора».

В заметке говорилось: «Комментатор телевидения Стив Джексон, ведущий кампанию против применения насилия в политической жизни штата, вчера вечером сам стал жертвой насилия».

Несколько дней назад почти такая же мысль пришла мне в голову.

Потом я, по-видимому, опять уснул, а когда очнулся, в комнате было темно, белели только простыни на постели. Снизу доносился приглушенный гул уличного движения, приглушенный, потому что я проснулся где-то между полночью и рассветом. Черное небо за окном было усеяно, как и до моего прибытия в больницу, и до моего появления на свет божий, белыми точками звезд, удаленных от нас на миллионы световых лет. Нет, они были не такими, как прежде. Они менялись ежедневно, ежечасно, ежесекундно, и эти изменения аккуратно фиксировались в астрономических таблицах. При наличии таких таблиц, если умеешь ими пользоваться, можно, ориентируясь по звездам, управлять судном или самолетом.

Не знаю почему, но я вдруг вспомнил, что бедняга Томми Даллас побывал в больнице тоже с помощью Ады. Хотя я-то, пожалуй, оказался здесь не в результате прямого ее участия, а скорее по инициативе Янси. Возможно, Ада об этом ничего и не знала. Однако разве она и Янси не были чем-то единым? Значит, и она виновата.

Кстати, мы с ней тоже кое в чем были едины.

Небо светлело, но так медленно, что мне казалось, будто я смотрю замедленный фильм, на одной десятой скорости. Я мог бы ускорить движение, чувствовал я, или, наоборот, остановить пленку, мог бы перекрутить ее, куда хочу, вперед или назад.