Ад - [70]

«Это здесь… смерть?

— Нет», — сказала она, успокаивая себя перед ним.

У него впервые проявились некоторые сомнения относительно этой смерти при полной чистосердечности их сближения. Этот влюблённый, захваченный своей любовью, до сих пор говорил лишь о самом себе.

Она не только подчиняется, но старается согласовать свои и его движения, делать то, что он хочет, балансируя, падая вместе с ним, внимая его мужскому желанию. Но она может лишь прижиматься и привлекать его к себе, и эта молчаливая сцена более волнующая, чем скудные слова, которыми они взаимно обмениваются.

Вдруг она увидела его наполовину раздетым с изменениями в форме его тела; на её лице вспыхнул такой румянец, что оно показалось мне на миг покрытым кровью; но её глаза улыбаются от повергнувшего её в трепет упования и выражают согласие. Она его обожает, полностью им восхищается, она хочет его. Её ладони сминают руки мужчины. Она признаётся в том, о чём умалчивала девственная тишина; она проявляет свою необузданную любовь.

Затем она побледнела, и на какой-то момент осталась неподвижной, будто пригвождённая насмерть. Мне кажется, что она находится во власти высшей силы, которая её то приводит в оцепенение, то сжигает… Её лицо, одно из самых выдающихся красот в мире, такое сияющее, что оно кажется двигающимся навстречу взгляду, конвульсивно морщится, приходит в смятение; его скрывает гримаса; необычайная и неторопливая гармония её жестов теряется и ломается.

Он отнёс на кровать рослую и пленительную девушку… Видны обе её ноги, раздвинутые так, что открывается хрупкая и ощутимая обнажённость её сексуального естества.

Он возлёг на неё, приник к ней, испуская что-то вроде рычания, стараясь её ранить, в то время как она ждёт, предлагая себя всей своей тяжестью.

Он хочет её разорвать, опирается на неё, его лицо излучает мрачное неистовство около этого бледного лица, с закрытыми обведёнными голубизной глазами, со ртом, приоткрытым на зубах, как на остаточном скелетном костяке. Они словно два мученика, преданные ужасному страданию, в прерывистой тишине, из которой скоро раздастся крик.

Она совсем тихо стонет: «Я люблю тебя»; это настоящая песнь из благодарственного молебна; и хотя он её не видит, я, именно я, увидел, как её белая и невинная рука направила мужчину к кровоточащей середине своего тела.

Наконец вырывается крик, завершающий это трудоёмкое дело по нарушению неприкосновенности, уничтожению её пассивного сопротивления замкнутой девственницы.

«Я тебя люблю!» — во весь голос прокричал он с торжествующей и исступлённой радостью.

И она так громко издала крик: «Я тебя люблю!», что от него стены слегка пошатнулись.

Они погружаются друг в друга, и мужчина торопится получить наслаждение. Их тела восстают и опускаются, подобно волнам; я вижу их органы, наполненные кровью. Они, сокрушая все, распростёршись на всём, безразличны ко всему в мире, который безразличен к целомудрию, к добродетели, к мучительному воспоминанию утраченного.

Я увидел множественное и чудовищное существо, которое они сотворяли. Словно они старались унизить, принести в жертву все, что было в них прекрасного. Их рты искажаются, подвергаясь укусам, на их лбах видны тёмные линии от неистовства и отчаянного усилия. Одна великолепная нога вытягивается за пределы постели, ступня судорожно сжимается, чулок соскользнул на прекрасное тело словно из позолоченного мрамора, бедро испачкано пеной и кровью. Молодая женщина целиком имеет вид статуи, брошенной к подножию своего пьедестала и изуродованной. А мужской профиль, с ожесточённым взглядом, кажется принадлежащим безумному преступнику, рука которого обезображена кровью.

Они настолько сближены, как это возможно осуществить: они держатся друг за друга обеими руками, ртом и животом, прижимаясь друг к другу своими лицами, которых больше не видно, взаимно ослепляясь из-за слишком близко придвинутых друг к другу глаз, затем, выворачивая свои шеи, они отводят свои глаза в тот момент, когда они в наибольшей степени пользуются друг другом.

Они, неожиданно, счастливы в одно и то же время, задерживаясь на самых длительных аккордах экстаза. Рот женщины мокрый по всей окружности, и он сверкает, будто поцелуи из него стекали и испускали лучи.

«Ах! я тебя люблю, я тебя люблю!» восклицает нараспев она, воркует она, хрипло кричит она. Затем она издаёт неразборчивые звуки и нечто вроде взрыва смеха. Она говорит: «Милый, милый, мой миленький!» Она лепечет срывающимся голосом, будто плача: «Твоя плоть, твоя плоть!» и ряд фраз, столь бессвязных, что я даже не осмеливаюсь их припомнить.

*

А после, как и другие, как всегда, как они сами будут часто это делать в неизвестном будущем, они тяжело встают с постели и говорят: «Что же мы наделали!» Они не ведают, что же они сделали. Их глаза наполовину закрываются — обращаются к ним самим, словно они ещё владели собой. Пот течёт как слёзы и оставляет свой след.

Я не узнаю её. Она больше не похожа на себя. Её лицо увядшее и опустошённое. Они больше не знают, как вновь заговорить о любви; однако они одновременно посмотрели друг на друга, полные гордости и услужливого повиновения, поскольку они вдвоём. Больше тревоги у женщины, чем у мужчины, несмотря на их равенство: она окончательно заклеймлена, и то, что она сделала, более значительно, чем то, что сделал он. Она сжимает и держит гостя своей плоти, между тем как их окружает осевший пар от их дыхания и пыла.