Ацтек - [429]
Но с боевых кораблей заметили, что от острова разом отошло множество акали, и решили проверить, действительно ли это беженцы. Корабли вернулись, испанцы стали осматривать наши лодки с высоких бортов своих кораблей, и, как назло, нашелся смышленый капитан, заметивший в одном каноэ человека, одетого слишком богато для простого воина. С корабля сбросили железные крючья, лодку подтянули к кораблю, а Чтимого Глашатая подняли на борт и не мешкая доставили прямиком к генерал-капитану Кортесу.
Я не присутствовал при той встрече, но слышал позднее, что Куаутемок через переводчицу Малинцин сказал:
— Не думай, что я сдался. Только ради моего народа я стремился ускользнуть от тебя, но теперь пойман и в твоей власти. — Он указал на кинжал на поясе Кортеса. — Поскольку я был захвачен в плен на войне, то заслуживаю и прошу смерти воина. Я прошу, чтобы ты убил меня на месте.
Но Кортес, то ли исполнившись великодушия от осознания победы, то ли просто из хитрости, елейным тоном возразил:
— О чем ты говоришь? Я не считаю тебя сдавшимся в плен и вовсе не собираюсь лишать власти, а уже тем более убивать. Напротив, я прошу, нет, я настаиваю на том, чтобы ты остался во главе своего народа, ибо нам предстоит огромная работа, в которой я очень надеюсь на твою помощь. Я предлагаю тебе, высокородный Куатемок, отстроить свой город заново, сделав его еще более пышным и великолепным.
Кортес наверняка произнес тогда «Куатемок», как всегда произносил впоследствии. Кажется, почтенные братья, я уже упоминал, что имя нашего правителя означает Когтистый Орел. Однако мне кажется, что в силу некоей фатальной неизбежности, кстати, это даже соответствовало тому дню — дню Первого Змея, года Трех Домов по нашему счету, или тринадцатому августа одна тысяча пятьсот двадцать первого года по-вашему, — имя последнего Чтимого Глашатая Мешико приобрело иной, зловещий смысл, ибо «Куатемок» в переводе на испанский означает «Падающий Орел».
В течение некоторого времени после падения Теночтитлана жизнь большей части Сего Мира почти не претерпела изменений. Опустошение и разорение не затронули земли, находившиеся за пределами территорий Союза Трех, и многие люди, надо полагать, еще долго не подозревали, что живут уже в провинции под названием Новая Испания. Правда, их тоже жестоко терзали таинственные новые недуги, но им редко случалось увидеть испанца или просто христианина, так что никто не навязывал им новые законы или новых богов. Они продолжали жить привычной жизнью — собирали урожай, охотились, ловили рыбу, как делали прежде, на протяжении многих вязанок лет.
Но здесь, в озерном краю, произошли огромные перемены. Жизнь сделалась суровой и трудной, причем легче она с тех пор уже не становилась, и я сомневаюсь, что когда-нибудь станет. После пленения Куаутемока Кортес сосредоточил на восстановлении города все свое внимание и силы, хотя силы скорее использовались наши . Ибо он заявил, что, поскольку Теночтитлан был разрушен исключительно по вине непокорных мешикатль, нам надлежит искупить ее, возведя на месте старого города новый. Правда, планы начертили испанские архитекторы, за их воплощением надзирали испанские мастера, а рабочих подгоняли плетьми испанские солдаты, но строился новый город руками наших людей. Мы же добывали материалы для строительства, а если после тяжких трудов и подкреплялись пищей, то исключительной той, какую раздобыли для себя сами. Наши добытчики камня в карьерах Шалтокана работали с невероятным усердием, лесники оголяли холмы на берегах озера для получения балок и досок, бывшие воины и почтека сделались фуражирами, собиравшими и доставлявшими съестное со всех окрестных земель, наши женщины — когда белые солдаты не использовали их, прямо на глазах у всех, для удовлетворения своей похоти, — заменяли носильщиков и гонцов, и даже маленьких детей приставили к работе — смешивать строительный раствор.
Конечно, первым делом испанцы занялись наиболее важным. Сразу после того, как починили акведуки и в город подали воду, был заложен фундамент будущего кафедрального собора, а прямо перед ним воздвигли виселицу. То были первые действующие сооружения нового города Мехико, ибо оба они интенсивно использовались, дабы вдохновлять нас на беспрестанный и добросовестный труд. Всех, кто ленился, или вздергивали на виселицу, или клеймили, выжигая им на щеке метку «военнопленный», а потом выставляли у позорного столба, чтобы чужеземцы швыряли в лентяев камнями или лошадиным навозом, а надзиратели пороли их плетьми. Впрочем, те, кто работал усердно, умирали чуть ли не быстрее отлынивавших, ибо они надрывались, ворочая тяжеленные камни.
Мне повезло гораздо больше многих, ибо Кортес дал мне работу переводчика. Появилось столько всяких приказов и инструкций, которые нужно было передавать от зодчих к строителям, столько новых законов, воззваний, указов и проповедей, которые нужно было переводить, что Малинцин одной просто было не справиться, а второй переводчик, Агиляр, который мог бы ей помочь, уже давно сложил голову в какой-то схватке. Так что Кортес привлек меня и даже платил мне небольшое жалованье испанскими монетами. Он также предоставил нам с Бью жилье в роскошной резиденции — той, что в прежние времена была загородным дворцом Мотекусомы близ Куаунауака, — он, вообще-то, присмотрел ее для себя, Малинцин, своих старших офицеров и их наложниц. Там же держали под присмотром Куаутемока, его семью и придворных.
