Аччелерандо - [72]

Вот эти мозги в бутылках – наделенные не просто властью, но полным диктаторским контролем над реальностью, в которой находятся, – порой перестают заниматься задачами сугубо физическими, с которыми вынуждены иметь дело мозги в живых телах. Например, менструация – уже не что-то непреложное. Рвота, стенокардия, истощение и судороги – все это необязательно. Так же как и физическая смерть, распад телесных тканей. Но иные виды деятельности не прекращаются, потому что люди (даже те, что были преобразованы в описательное ПО, пропущены через высокочастотную лазерную линию связи и внесены в стек виртуализации) не хотят, чтобы те прекращались. Дышать, например, уже не нужно, но угнетение дыхательного рефлекса рождает беспокойство, если только не взломать гипоталамическую карту, чем большинство гомоморфных выгрузок предпочитают не заниматься. Кроме того, остается еда – не для избежания голода, а удовольствия ради; и если ничто не мешает пировать жареным дронтом, приправленным сильфием [87], то почему бы и нет? Похоже, человеческая зависимость от сенсорного ввода никуда не денется. И это все без учета секса и технических новшеств, которые становятся возможными, когда Вселенная, равно как и тела в ней, изменчива.

Публичная аудиенция с гостями проходит в еще одном фильме: парижский дворец Карла IX, тронный зал – прямиком из «Королевы Марго» Патриса Шеро. Эмбер настояла на подлинности периода, и реалистичность тут сейчас выкручена на одиннадцать очков из десяти. 1572 год – педаль в пол; физический максимум.

Пьер раздраженно ворчит, непривычный к своей бороде. Гульфик ему жмет, и косые взгляды сообщают ему: он не единственный член королевского двора, который чувствует себя неуютно. И все же Эмбер блистает в платье Изабель Аджани в роли Маргариты де Валуа, а яркий солнечный свет, струящийся сквозь витражи высоко над толпой статистов, придает этому событию некое варварское величие. Зал кишит телами в священнических одеяниях, дублетах и платьях с глубоким вырезом – некоторые из них заняты настоящими людьми. Пьер шмыгает носом – кто-то (наверное, Гэвин со своим историческим бзиком?) постарался, чтобы и запахи были реконструированы достоверно. Он чертовски надеется, что никого не стошнит. По крайней мере, никто вроде не обрядился в Екатерину Медичи.

Группа актеров, изображающих солдат-гугенотов, приближается к трону, на котором восседает Эмбер; они медленно шагают вперед, сопровождая довольно ошеломленного парня с длинными прямыми волосами, облаченного в парчовую куртку, которая, кажется, сделана из золотой ткани.

– Его светлость, военный прокурор Алан Глашвиц! – объявляет лакей с пергамента. – Здесь – по приказу августейшей гильдии-корпорации «Смут и Седжвик Ассошиэйтс», с вопросами юридического значения для обсуждения с Ее Королевским Высочеством!

Грохочут фанфары. Пьер бросает взгляд на Ее Королевское Высочество: та отвечает грациозным кивком. Впрочем, вид у нее слегка осоловелый – царит влажный летний день, а в ее сотне одежек наверняка очень жарко.

– Добро пожаловать на самые дальние рубежи Империи Кольца, – объявляет Эмбер звонким чистым голосом. – Я приветствую вас и приглашаю представить мне прошение на сем полностью открытом заседании.

Пьер переводит взгляд на Глашвица, который, по-видимому, чем-то обеспокоен. Он, несомненно, усвоил основы придворного протокола Империи Кольца (население перешло отметку в восемнадцать тысяч – растущее маленькое княжество), но реальность зрелища – подлинно-старомодной монархии, укорененной в триединой связке власть – информация – время, – никому еще не удавалось принять и осознать сиюсекундно.

– Я бы рад, – говорит он слегка натянуто, – но когда кругом столько людей…

Пьер пропускает следующую реплику, потому что кто-то отвешивает ему шлепок по левой ягодице. Он вздрагивает и оборачивается. Сю Ань на него не смотрит – ее взгляд обращен к трону: хрестоматийная придворная дама, внемлющая королеве. На ней абрикосового цвета платье с узкими рукавами и лифом такого фасона, что оголяет все, что выше сосков. В ее волосах – целое состояние: жемчуга и диаманты. Заметив его взгляд, она подмигивает.

Пьер застывает на месте, отключая их от потока реальности, и она поворачивается к нему лицом.

– Мы теперь одни?

– Думаю, да. Ты хочешь о чем-то поговорить? – спрашивает он, и его щеки заливает жар. Шум вокруг них – это случайный шорох машинно-порожденных декораций толпы, но люди неподвижны, поскольку сейчас их общая нить реальности протекает независимо от остальной Вселенной.

– Ну конечно! – Она улыбается ему, пожимает плечами. Эффект, производимый на ее грудь корсажем, поразителен – кажется, в таком и скелет обрел бы пышный бюст. – О, Пьер. – Сю Ань улыбается и вновь подмигивает. – Тебя легко выбить из колеи. – Щелкая пальцами, она меняет свой наряд: афганская бурка, абсолютная нагота, деловой костюм и снова – придворный наряд. Ее улыбка – единственная константа. – Теперь, когда я забрала твое внимание, перестань таращиться на меня – и посмотри-ка на него.

Еще более смущенный, Пьер следит за ее рукой, протянутой в сторону застывшего в пространстве мавританского эмиссара.