Аччелерандо - [68]

.

– Коммутируемая… запутанность? – Пьер ошеломленно качает головой. Официант – безликое тулово в длинном накрахмаленном фартуке с черным галстуком – перегибается через стойку и предлагает ему бокал. – Звучит почти так, будто в этом есть смысл. А что еще?

Кошка переворачивается на бок, потягивается, выпускает когти.

– Погладь меня – расскажу, – предлагает она.

– Пошла в жопу, – отвечает Пьер. Он поднимает бокал, снимает ледяную вишенку с коктейльной палочки, бросает ее в сторону винтовой лестницы, сбегающей к нужникам, и залпом выпивает половину напитка – холодной розовой жижи с карамельным привкусом и этаноловой ноткой. Он с размаху ставит бокал обратно, и едва не расплескавшиеся остатки служат доказательством того, что он балансирует на грани опьянения. – Тварь продажная.

– Одурманенный любовью примат-торчок, – беззлобно отвечает кошка и вскакивает на ноги. Она выгибает спину и зевает, обнажая клыки цвета слоновой кости. – Я бы всех вас, макак, в песок прикопала, да и дело с концом. – Еще раз потянувшись, она оглядывает пустой бар. – Кстати, когда ты собираешься извиниться перед Эмбер?

– Не собираюсь я перед ней извиняться! – кричит Пьер. В наставшем замешательстве и тишине он поднимает свой бокал и пытается осушить его, но лед уже опустился на дно, и, зашедшись кашлем, он разбрызгивает половину коктейля по столу. – Ни за что, – тихо хрипит он.

– Слишком много гордости, а? – Кошка крадется к краю стойки, согнув хвост в кошачьем вопросительном знаке. – Один в один случай Бориса. Вы, макаки, такие предсказуемые. Кто вообще придумал набрать экипаж звездолета из представителей подросткового постчеловечества?

– Пшла, – велит Пьер. – Я сейчас буду бухать.

– Уйдешь в отрыв по «масх-имуму», надо полагать, – шутит кошка, отворачиваясь. Но у капризного юноши нет для нее ответа – он просто материализует себе еще выпивки из обширных запасов корабля.

Тем временем в другом разделе ячеистой реальности «Странствующего Цирка» иная версия все той же самой зверушки (имя – ИИНеко, характер – насмешливый) беседует с дочерью своего бывшего владельца, повелительницей Империи Кольца. Аватарке Эмбер на вид лет шестнадцать, у нее растрепанные светлые волосы и острые скулы. На самом деле все не так: в субъективной системе отсчета Эмбер сейчас половина третьего десятка, но видимый возраст немногое значит и в симуляторных пространствах, где живут выгрузки сознаний, и в настоящем мире – постлюди стареют с различными скоростями.

Эмбер в черном лоскутном платье и переливчатых пурпурных гетрах расслабленно развалилась поперек подлокотников того, что считается неформальной версией ее трона – вычурной бессмыслицы из монокристалла углерода, допированного полупроводниками, и, в отличие от настоящего трона на орбите Юпитера, являющейся не более чем предметом мебели в виртуальном пространстве. Картина смахивает на утро после бурной вечеринки в готском ночном клубе, обставленном по истинно готской традиции: застойный дымный воздух, помятый бархат, деревянные церковные скамьи, огарки свеч и мрачные картины в стиле польского авангарда. Любое королевское изречение здесь безнадежно смазалось бы из-за расслабленной позы Эмбер – нога перекинута за подлокотник трона, в пальцах выплясывает указка о шести осях. Но тут – ее личные покои, и она не при исполнении. Персона королевских манер включается только для формальных и деловых встреч.

– «Бесцветные зеленые идеи спят яростно» [82], – предполагает Эмбер.

– Ну нет, – откликается кошка. – Скорее уж «приветствую вас, земляне, явите мне вашего лидера – и скомпилируйте меня в нем».

– Ну вот ты меня и поймала, – признает Эмбер. Она постукивает каблуком по трону и крутит на пальце перстень. – Ни в коем случае, черт возьми, я не буду грузить какой-то глючный инопланетный мозг на мои нежные серые клеточки. Еще и семиотика странная у тебя. Что говорит доктор Хурасани?

ИИНеко садится посреди алого ковра у подножия трона и лениво выгибается, утыкая нос себе в промежность.

– Садек погружен в толкование священных писаний. Он не хочет, чтоб его в это все втягивали.

– Ну ладно. – Эмбер смотрит на кошку. – И как давно ты носишь в себе этот шматок исходного кода?..

– Ровно двести шестнадцать миллионов четыреста двадцать девять тысяч пятьдесят две секунды, – отвечает ИИНеко и самодовольно пищит. – Назовем это примерно шестью годами.

– Ясно. – Эмбер зажмуривается. Мысли тревожно перешептываются о всевозможных последствиях явления. – И он начал говорить с тобой…

– Примерно через три миллиона секунд после того, как я взяла его и запустила прямо в базовой среде, размещенной в эмуляторе нейросети, смоделированном на найденных в стоматогастральном ганглии лангуста компонентах. Надеюсь, понятно?

Эмбер вздыхает.

– Жаль, что ты не рассказала об этом папе. Или Аннет. Все могло быть иначе!

– И как же? – ИИНеко перестает вылизывать задницу и смотрит на Ее Величество каким-то особенно непроницаемым взглядом. – Специалистам потребовалось десять лет, чтобы понять первое сообщение, где была карта окрестностей пульсара с указаниями на самый ближний роутер межзвездной сети. Знание того, как подключиться к роутеру, не поможет, пока он находится на расстоянии трех световых лет, не так ли? Кроме того, было забавно наблюдать за идиотами, пытающимися «взломать инопланетный код», даже не спрашивая себя: «А не ответ ли это на уже известном языке на сообщение, которое мы сами и послали несколько лет назад?» Долбозавры. К тому же Манфред слишком часто меня бесил. Все со мной сюсюкал, как с домашним животным.